Европейская интеграция. Введение в проблему. Ч.2. Дублин-Минск.1998

Ю.Шевцов
Европейская интеграция. Введение в проблему.
Издательство "Белый свет" и Альманах Геополитика
Минск, 2003

Текст разделен на 2 файла.
Первый - тут
Второй - ниже



3. Большие проекты – формирование инфраструктурного ядра Союза

Маастрихтские договора открыли дорогу не только формированию единой европейской валюты и выравнивания уровней развития различных регионов и стран европейского союза. Маастрихтские соглашения также открыли новые возможности реализации грандиозных программ по перестройке всей социально-экономической структуры Европейского Союза.

Иначе и невозможно: если возникает единый рынок, то для того, чтобы этот единый рынок функционировал мало иметь общую валюту, хотя это и очень важно. Также требуется разрешить множество других очень важных задач: обеспечить модернизацию транспортной, энергетической системы, системы образования и научных исследований, стандартизировать весь социально-экономический комплекс.

Кроме того, внутри большого единого европейского рынка неизбежны процессы конкуренции, концентрации капитала, разорение одних и усиление других, возникает новая социально-экономическая специализация различных стран и регионов в рамках единого рыночного пространства. Уже в самом начале процесса постмаастрихтской интеграции необходимо было предусмотреть значительные инвестиции в развитие единой инфраструктуры Европейского Союза. Прежде всего, социально-экономической инфраструктуры, с тем, чтобы максимально использовать возникшие возможности существования единого интегрированного экономического пространства ЕС, а также, чтобы нейтрализовать некоторые возможные негативные последствия европейской интеграции. Потому логично, что в числе крупных интеграционных программ, или иных называют зачастую в Европе большими стройками, находятся как раз те проекты, которые связаны с энергетикой, топливно-энергетическим комплексом и транспортными артериями, а также информационными артериями. Рассмотрим эти инфраструктурные проекты по очереди. Формирование Европейского Союза застало европейские страны в сложный момент своего развития с точки зрения потребностей юридических систем этих стран.

Единая энергетическая система в Западной Европе в послевоенное время так и не сформировалась. В конечном счете, каждая страна сама обеспечивала себя сама различными видами энергии, и имели место только какие-то общие параметры, общая координация развития энергетики в различных странах западной Европы и некоторые общие тенденции.

Одна из таких общих тенденций - очень бурное развитие ядерной энергетики в странах Западной Европы в 60-ые и особенно 70-е годы. Уже указывалось, что в конце 60-ых годов мир сотрясался серией конфликтов на ближнем Востоке, которые привели к резкому росту цен на газ и нефть. Сам по себе рост цен на газ и нефть, и сами по себе конфликты, которые вызвали этот рост цен, были следствием противостояния в глобальном масштабе Советского Союза и Запада, точнее Востока и Запада. Пока Советский Союз и весь Восточный блок были сильными, у них хватало потенции для ведения войны в регионе Персидского залива, на Ближнем Востоке за контролем над источниками углеводородного сырья.

Кроме того, именно Советский Союз и весь Восточный блок стимулировали распад колониальных систем развитых государств и способствовали формированию целого картеля нефте добывающих стран ОПЕК. Страны ОПЕК, как уже указывалось, резко взвинтили цены на углеводородное сырье для западных государств. Однако в силу того, что сам Советский Союз не входил в состав ОПЕК, да и в силу множества иных причин, Советский Союз в 70-ые годы нарастил поставки своих нефти и газа в Западную Европу. И вероятно именно благодаря тому, что Европа неожиданно стала нуждаться в большом количестве углеводородного сырья, по относительно низким ценам, именно по этой причине, возможно, стала вероятной достаточно длительная политика разрядки между двумя блоками в Европе.

В конце 60-ых годов, столкнувшись с проблемами стран и стран ОПЕК, европейские государства приняли очень массированные усилия по наращиванию ядерной энергетики. И в развитых европейских странах к концу 80-ых годов ядерная энергетика стала давать порядка 50% иногда даже выше всей потребляемой этими странами энергии. И в Германии и во Франции ив Англии и в Италии около половины, немного больше всей энергии экономика брала из ядерных электростанций. Причем, обратите внимание, что ядерная энергетика пронизала собой экономики ведущих стран Европейского Союза, а не периферийных государств.

Развитие ядерной энергетики имело свои плюсы, имела и свои минусы. Наиболее очевидны пороки ядерной энергетики стали после аварии на ЧАЭС в Советском Союзе.

После чернобыльской катастрофы зеленое движение получило в свое распоряжение довольно мощный политический козырь для того, чтобы добиться от своих государств отказа от развития ядерной энергетики как отрасли. В конце 80-ых годов, начале 90-ых годов в развитых европейских странах было принято стратегическое решение о постепенном отказе от ядерной энергетики и о постепенном закрытии ядерных электростанций на территории Западной Европы. Ликвидация АЭС являлся одним из базовых принципов Европейского Союза в области энергетики. Замена ядерных электростанций предполагалась за счет самых различных источников. Прежде всего, за счет развития энергосберегающих технологий, увеличения потребления газа, импорта энергии. Некоторые аспекты программы замещения ядерной энергетики имеет смысл рассмотреть отдельно.

Дело в том, что судьба ядерной энергетики является ключевым элементом в энергетической программе Европейского Союза. Внутри ЕС предполагается, прежде всего, оптимизировать использование той энергии, которою обладают европейские страны. Для этого в странах Европейского Союза предполагается целая серия различного рода точечных проектов, которые позволят постепенно создать единую энергетическую систему, наподобие единой прежней энергетической системы Советского Союза. Возможность централизованного управления потреблением энергии в масштабе Европейского Союза, конечно, это не такие большие выгоды, которые давала в Советском Союзе единое энергетическое кольцо. Все-таки в Советском Союзе были множество часовых поясов, и перекачка энергии из одного региона в другой давала очень ощутимые выгоды.

Тем не менее, многие выгоды Европейский Союз от формирования единой энергетической системы получит.

Помимо того, Европейский Союз предполагает подключение к бывшей советской единой энергетической системе. Это особая программа в рамках европейской интеграции, поясним ее несколько подробнее.

Так или иначе, а в бывшем Советском Союзе промышленное производство в значительной мере рухнуло, особенно перерабатывающая промышленность, которая являлась основным потребителем энергии. Ядерные электростанции в Советском Союзе давали около 30% всей потребляемой энергии, иными словами остальные энергетические мощности были представлены в виде различного рода ГРЭС или же теплоэлектростанций, работавших преимущественно на мазуте или угле. Постепенное падение промышленного производства в бывшем Советском Союзе и в восточноевропейских странах, которые были завязаны на советскую энергетическую систему, образовало значительные излишки энергии, которые в принципе могут быть экспортированы.

С другой стороны, на территории Восточной Европы, которая с конца 80-ых годов достаточно быстрыми темпами стала поворачиваться на Запад, было очевидно падение крупного промышленного производства, особенно энергопотребляющего. Заканчивалась практика поступления дешевого советского сырья. То есть в Восточной Европе образовывалась деиндустриализированная территория, где энергетическая система была ориентирована не на Запад, а на Восток. Различного рода технологические стандарты, линии электропередач, атомные электростанции, построенные опять же по советским, а не западным стандартам - все это вклинивало энергетическую систему Восточной Европы в советскую, а не в европейскую.

Однако, внутренняя логика развития Европейского Союза, она отмечала, что тем не мене Европейский Союз, так или иначе, придет в Восточную Европу. И уже в 1991 году, во время подписания Маастрихтских соглашений, было очевидно, что Европейский Союз пришел в Восточную Европу, ибо в состав ЕС, автоматически вместе Германией, вошла и бывшая ГДР.

То есть Европейский Союз должен был готовиться к адаптации, к своим потребностям, к своей структуре энергетической инфраструктуры восточно-европейских государств. А в одном случае, в случае с бывшей ГДР, проблема адаптации энергетической инфраструктуры к общеевропейской становилась просто задачей дня. Адаптация же подобного рода, процесс очень дорогостоящий и Европейский Союз изначально должен был бы предусматривать самые значительные инвестиции на подобную адаптацию.

В силу вышеперечисленных обстоятельств, уже в начале 90-ых годов Европейский Союз определился с одной очень важной для него программой в области энергетики на Востоке. Уже в начале 90-ых годов, предполагалось создание сети различных "энергетических мостов", которые бы подключили формирующуюся единую энергетическую систему Европейского Союза к бывшей советской единой энергетической системе (или к тому, что от нее останется).

Наиболее мощным проектом этого типа является проект создания так называемого Балтийского энергетического кольца. То есть системы различного рода электростанций и линий электропередач, которые бы позволили управлять из единого центра энергетикой всего региона Балтийского моря. Самым крупным проектом в рамках этого единого Балтийского энергетического кольца выступает проведение из России, через территорию Белоруссии и Польши, в Германию сверхмощной ЛЭП. Эта линия должна быть настолько мощной, что на тот момент еще не существовала технико-экономического обоснования и технического решения для такого проекта. Но политическое решения было принято еще в ходе Критского 1994 года саммита стран ЕС.

Иными словами, предполагалось подключение тех источников энергии, которыми располагала Россия, Белоруссия, северо-западная часть бывшего Советского Союза к энергетической системе Германии и Скандинавских государств. Учитывая же что, на северо-западном направлении Советского Союза находились и находятся, находились очень крупные индустриальные центры, можно, видимо, без особых преувеличений утверждать, что идея создания единого энергетического Балтийского кольца, это есть в принципе идея подключения бывшего советского единого энергетического кольца к формирующейся западноевропейской или просто европейской единой энергетической системе.

Кстати этот проект очень логично смотрится с точки зрения интересов Польши, Белоруссии, Финляндии, стран Балтии, ибо коренной ломки энергетической структуры в этих странах он не предусматривает. Как были энергетические системы этих стран ориентированы на Восток, так они и остаются ориентированными на Восток. Разве что из этого региона согласно установкам Европейского Союза должны быть вынесены ядерные электростанции. В России же ядерные электростанции могут развиваться и российская энергетика, российская энергия будет подпитывать экономику Европейского Союза, а также и многие российские ГРЭС и украинские также. Соответствующие структуры в России и, в меньшей степени, на Украине, конечно, довольны тем, что их энергия имеет, и будет иметь рынок сбыта в самом динамичном, в самом мощном экономическом пространстве Евразии.

Подчеркнем, что центром, руководящим центром единого Балтийского энергетического кольца будет выступать Германия. Именно северные районы Германии и фактически вся Германия будут получать энергию с Востока, и это видимо главная причина, почему стал возможен этот проект вообще.


Единый ТЭК

В контексте реализации энергетической программы Европейского Союза находится также серия проектов, комплекс проектов по коренной перестройке всего энергетического комплекса Европейского Союза или может быть точнее всего энергетического комплекса Европы. Европейский Союз унаследовал от Европейского Экономического Сообщества достаточно лоскутную и не особо интегрированную систему топливно-энергетических комплексов различных государств.

В то же время по мере сокращения ядерной энергетики значение углеводородного сырья для экономики ЕС должно постепенно возрасти. Соответственно возникла проблема, напоминающая проблему в энергетике. С одной стороны Европейскому Союзу необходимо образовать единый топливно-энергетический комплекс, наподобие того, который существовал в Советском Союзе. С другой стороны, Европейскому Союзу необходимо обеспечить резкое повышение объемов потребления и доли углеводородного сырья в общем энергобалансе Европейского Союза и разрешить целый комплекс самых сложных технических и политических проблем, связанных с переориентацией ядерной энергетики на углеводородное сырье вновь. Уже в начале 90-х годов Европа в целом определилась по базовым проектам в области своего ТЭКа.

По мере выработки ресурса ядерными электростанциями в Европе будет расти потребление природного газа. Газ будет поступать из трех основных регионов: с месторождений, расположенных в Северном море, в Алжире, на севере России (Уренгой и разработан новый комплекс месторождений на полуострове Ямал). Остальные регионы - поставщики газа будут иметь вспомогательное значение: регион Персидского залива (отсюда в основном в Европу поступает нефть), регион Каспийского моря, шельф Баренцева моря.

При этом предполагается, что добыча газа на месторождениях Северного моря будет падать. Зато в Алжире и на Ямале будут развернуты крупные проекты европейского значения. Кредитование этих проектов в прямой или косвенной форме будет осуществлено европейцами. Алжирский и Ямальский проекты похожи также основным технологическим принципом, положенным в основу проекта: за счет притока ресурсов из Европы и силами в значительной мере европейских структур предполагается разработать новые месторождения. Но главное – построить протяженные континентальные газопроводы по территориям политически проблемных прилегающих к ЕС стран. И в алжирском и в российском вариантах ЕС втягивается в обеспечение политической стабильности в очень сложных регионах.

Алжирский газопровод должен пройти через Марокко и Гибралтар в Испанию (ответвление – в Португалию) и в южную Францию. Его пропускная способность составит около 40 млрд куб м газа в год. За счет алжирского газа резко увеличится энергетическая насыщенность ныне слаборазвитых стран Иберийского полуострова и южной Франции. В этих частях ЕС должен произойти рывок в экономическом развитии. К тому же именно эти регионы подпадают под программы выравнивания, принятые для отсталых стран и регионов объединенной Европы.
Ямальский проект значительно масштабнее алжирского и является ключевым проектом в европейском ТЭКе. Первая очередь ямальского проекта – два газопровода Ямал-Беларусь-Польша-Германия. Их пропускная мощность составит свыше 60 млрд. куб м газа в год. Помимо «белорусских» газопроводов предусматривается прокладка еще целого рядка газопроводов от этого полуострова в Европу. Первоначально предполагалось, что будет 6 очередей ямальского проекта, и все газопроводы пройдут через Беларусь. То есть после реализации всего проекта в Европу должно поступать порядка 300-360 млрд. куб м ямальского газа в год. Ныне весь газовый экспорт России в дальнее зарубежье составляет несколько более 100 млрд. куб газа.

Однако в 1998 году Москва определилась по «небелорусским» направлениям новых ямальских газопроводов. Один из новых газопроводов (проект «Северный поток») должен пройти от Ямала севернее Санкт-Петербурга в Финляндию, затем в Швецию и в северную Германию. Его пропускная мощность должна составить порядка 50 млрд. куб м газа в год.

Другой газопровод (проект «Голубой поток») мощностью около 40 млрд. куб м газа в год предполагается провести по дну Черного моря в Турцию. А уже из Турции газ может частично отправляться и в страны ЕС.
В любом случае Ямальский газ предполагается поставлять, прежде всего, в Европейский Союз. Поставки ямальского газа в Европу будут нарастать. И постепенно российский газ может составить порядка трети общего потребления газа странами ЕС. В восточных странах ЕС российский газ будет по-прежнему составлять 70-90% всего потребляемого ими газа.

Ямальские проекты влекут за собою трансформацию всей российской экономики. Главным экспортным товаром России надолго становится газ. При этом новые магистральные газопроводы пройдут в обход прежних советских промышленных районов, расположенных в восточной Украине и прилегающих российских областях. То есть старая советская газопроводная сеть будет постепенно изнашиваться и выходить из строя. А новая газопроводная система будет диктовать и новую экономическую географию всего постсоветского пространства.
Один из основных параметров новой экономической структуры России, которая возникает как следствие ямальских проектов – технологическая дезинтеграция газового сектора России. Ныне свыше 90% российского газа добывается в Западной Сибири. Причем свыше половины газа дают Уренгойское и Самотлорское газовые месторождения. Газопроводы, в том числе экспортные расходятся из одного региона.

Освоение Ямала приведет к технологической диверсификации российского газового сектора. Причем постепенно по мере освоения Ямала ядро газовой отрасли России будет смещаться из западной Сибири на Ямал. В западной же Сибири следует ожидать падения добычи газа в силу истощения легкодоступных ресурсов, износа газопровода и иной экономической инфраструктуры региона.

И Алжирский и Ямальский газопроводы входят в число коммуникационных проектов, утвержденных в ходе саммита ЕС на о. Крит в 1994 году.

Внутри ЕС создается технологически единая приспособленная к централизованному управлению газопроводная система. Наиболее крупными проектами по интеграции газопроводной системы ЕС в единый комплекс выступает строительство двух газопроводов в северной Германии-Голландии. Эти газопроводы сыграют роль перемычек между региональными газопроводными системами, которые ныне существуют в ЕС и ориентируются на собственные источники поступления газа. После пуска в строй газопроводов в северной Германии и Голландии, Ямальских и алжирского газопроводов появится технологическая возможность уменьшения зависимости восточной части ЕС от поставок российского газа и северной части Европейского Союза – от поступления нефти из региона Северного моря. При этом, к примеру, Франция будет в состоянии резко увеличить потребление не только алжирского, но и российского газа. Газ северного моря будет поступать в Чехию, Польшу, бывшую ГДР и даже в Венгрию. А российский газ – в Великобританию, Францию и даже в Испанию.

В целом строительство новых газопроводов внутри и вне ЕС позволит резко увеличить потребление этого вида сырья экономикой Союза и при этом уменьшит стратегическую зависимость экономики ЕС от политической ситуации в любом из регионов-поставщиков этого вида топлива. Усилится и внутренняя технологическая интеграция «народного хозяйства» объединенной Европы. Возникнут предпосылки к формированию действительно единого, независимого от национальных правительств ТЭКа Европейского Союза.

Похожий процесс предполагается и в нефтяном секторе Европы. С одной особенностью – ЕС не предусматривает резкого рывка в потреблении нефти. Предполагается улучшить эффективность использования нефти и уменьшить стратегическую зависимость ЕС от поставок нефти из региона Персидского залива.

В течение 10-15 лет Европа должна получить нефть из региона Каспийского моря, Средней Азии и Казахстана, Тимано-Печерского нефтяного бассейна, расположенного по соседству с Ямальским полуостровом в России. Проекты в регионе Каспийского моря и в Тимано-Печере были определены как приоритетные для нефтяного сектора ЕС в ходе буквально исторического саммита ЕС на о. Крит в 1994 году.

В целом Европа предполагает получить к 2010-2015 годам из региона Каспия порядка 100 млн. тонн нефти в год, примерно столько же – из Тимано-Печеры, при сохранении поступления нефти из иных нефтеносных регионов бывшего СССР на уровне примерно 100 млн. тонн нефти в год. Поступление в ЕС порядка 300 млн. тонн нефти в год с территории бывшего СССР окажет меньшее влияние на ЕС, нежели рост потребления российского газа. Российская и каспийская нефть составят не более 30% всей потребляемой в ЕС нефти. Однако рассредоточенность нефтяных месторождений по средней Азии, России, Закавказью уменьшит степень политических рисков в нефтяном секторе Европы.

Внутри ЕС в нефтяном секторе также предполагается ряд крупных трансформаций, которые позволят манипулировать большими массами углеводородного сырья, поступающего из разных регионов. Самый важный элемент внутренней перестройки нефтепроводной системы ЕС – адаптация нефтепроводов и сети компрессорных станций таким образом, чтобы страны бывшего СЭВ могли получать нефть через порты на побережье Атлантического океана, а также и из региона Каспийского моря.

В конечном счете, согласно графику развития транспортных и энергетических коммуникаций, принятому в ходе Критского саммита 1994 года, ЕС получит технологически единый ТЭК, внутри которого резко вырастет значение газовой составляющей. В целом должна резко понизиться стратегическая зависимость Европы от поступления сырья из региона Персидского залива. Уменьшится, возможно, вплоть до полного исчезновения значение ядерной энергетики. В геополитическом плане трансформации в энергетическом секторе ЕС приведу к уменьшению стратегической зависимости ЕС от США. В первую очередь по причине падения значения для Европы сырья из региона Персидского залива.


Укрупнение корпораций

Европейские интеграционные программы принципиально отличаются от индустриализационных программ, которые были реализованы в свое время в Советском Союзе. В отличие от Советского Союза, в Европе непосредственно в производственную сферу, на уровне именно Европейского Союза инвестиционные вливания практически не предусматриваются. Европейские программы должны обеспечить условия для развития экономики, для развития производства, но не стремления рассчитанные на строительство неких заводов, которые бы находились в собственности Европейской Комиссии или же еще каких-то производственных объектов. Это принципиальная особенность европейской интеграции.

Подчеркнем еще раз, европейские интеграционные программы призваны обеспечить функционирование свободного рынка в масштабе всей Европы, но эта программа не является инвестиционными программами в прямом смысле, инвестиций в производство не предусматривается. Отсюда еще одна интересная особенность развития Европейского Союза, которая была спрогнозирована уже в Маастрихте, и на нее было обращено особое внимание. В рамках единого экономического пространства рынка Европейского Союза немедленно начнется процесс конкуренции, который приведет к концентрации производства и капитала в рамках неких уже панъевропейских корпораций. Европейский Союз изначально не предусматривал особых ограничений на конкуренцию в рамках ЕС, и не предусмотрено особых ограничений на монополизацию европейского рыночного пространства. Возможно это один из недостатков европейской интеграции.

Однако можно, понять, почему в ЕС не предусмотрено жесткого антимонопольного законодательства. Во время заключения Маастрихтские соглашения еще не существовало неких корпораций, которые могли бы быть названы европейскими монополиями. И с другой стороны европейские корпорации призваны выживать не только в рамках европейского экономического пространства, но и на глобальном рынке, вне Европы. В этом смысле появление неких монополий, неких очень крупных корпораций, европейских корпораций означало бы не культивирование монополизма, не загнивание, консервация производства в рамках Европы, а создание тыла у крупных корпораций для их действительности на мировом рыночном пространстве. Потому немедленно, вслед за открытием границ, за созданием единого экономического пространства ЕС, начался процесс укрупнения европейских корпораций. На сегодняшний день практически во всех ведущих отраслях экономики Европы произошло это укрупнение, и сформировались лидеры, корпорации-лидеры в масштабах своей технологической ниши. К примеру, Volkswagen почти монополизировал, обеспечил себе контроль более чем над 50% всего производства легковых автомобилей в рамках Европейского Союза, и т.д.

Типичный пример процесса возникновения одной из таких панъевропейских корпораций:

Европейский Союз откладывает утверждение слияния телекоммуникационных империй

Европейская Комиссия требует от WorldCom и MCI Communications дополнительной информации,
чтобы вынести решение по поводу их предполагаемого слияния.
Две компании все еще не предоставили всей необходимой информации о предполагаемой сделке.
По этой причине руководство Европейского Союза не сможет принять сразу после Рождества
решение, одобрить ее или нет.
WorldCom и MCI уведомили комиссию о своих планах 20 ноября. Обычно решение об утверждении
сделки или о проведении углубленного расследования, которое может затянуться месяца на четыре,
принимается ею в течение месяца после получения такого уведомления.
Согласно публикации Financial Times, комиссия должна была вынести свое решение относительно
предстоящего слияния к 23 декабря. Однако поскольку ей пока недостает информации, этот первый
этап займет больше месяца.
Источник: NewsHub



Уже в 1992 году, когда заключались Маастрихтские соглашения, было очевидно, что выигрыш от этих соглашений, прежде всего, достанется крупным корпорациям, транснациональным корпорациям. Кстати этот аспект, то, что от Европейского Союза выиграют, прежде всего, крупные корпорации, является одной из главных причин, почему в начале 90-ых годов против Европейского Союза выступили европейские левые коммунисты, прежде всего. Да и ультранационалисты также, ибо с их точки зрения Европейский Союз открывает перспективу для крупных корпораций, но давит мелкие и средний бизнес, особенно в слаборазвитых государствах ЕС.

Очевидно, опасения левых были оправданы. Однако для того, чтобы каким-то образом компенсировать потери среднего и мелкого производителя от резкого роста крупных корпораций в рамках Европейского Союза уже в Маастрихте были предусмотрены некоторые компенсаторы, балансиры, программы европейские. Однако прежде, чем мы объясним сущность этих программ, обратим внимание на некоторые последствия от укрупнения корпораций в ЕС.

Во-первых, создание Европейского Союза открыло перспективу, прежде всего для европейских корпораций, для тех, которые базируются внутри Европы, ибо европейский рынок так или иначе, различными преферансами ограничивает себя от тех же американских корпораций. Тем более, что в самих Соединенных Штатах и вокруг них начался свой собственных процесс североамериканской интеграции. Североамериканская интеграция воплощается, прежде всего, в программе НАФТА, то есть в программе создания зоны свободной торговли в Северной Америке. НАТО было создано буквально сразу же вслед за Маастрихтскими соглашениями в Европе и НАТО в начале 90-ых годов включило в свой состав Соединенные Штаты, Мексику и Канаду. В рамках этих трех стран предусматривалась быстрая ликвидация внутренних таможенных границ и достижение примерно такой же степени интеграции экономического и политического пространства, которое предполагалось достигнуть в Европе.

В этом смысле Соединенные Штаты, так или иначе, стремились сконцентрировать мощь своих корпораций и их инвестиционные и прочие ресурсы на своей территории, в Северной Америке, а не допустить их исход в ту же Европу. Потому два процесса - с одной стороны, стремление Европы защитить свой рынок от притока, например, американских корпораций, вырастить свои корпорации и, с другой стороны, стремления Соединенных Штатов, - забрать к себе как можно больше инвестиционных ресурсов, - эти два процесса счастливо дополнили друг друга. В результате, в Европе в течении постмаастрихтского периода стали доминировать свои собственные европейские корпорации. И всяческие укрупнения, которые происходили в Европе, прежде всего, привели к появлению собственно крупных европейских корпораций, но не к контролю над европейским экономическим пространством, например тех же американских или японских ТНК. В начале 90-ых годов это уже было очевидно.

Иными словами Европа создавала базу, поле для появления своих собственных гигантов. Эти гигантские корпорации типа того же Фольксвагена, разумеется, изначально должны были обладать, ну сейчас уже обладают такой мощью, которая позволит им противостоять на глобальном уровне также укрупнившимся американским промышленным гигантам. А вот этот аспект, то, что именно европейские корпорации за счет европейской интеграции получили возможность к своему резкому, очень быстрому росту, этот аспект влечет за собою еще одно интересное последствие.


Борьба за глобальное технологическое лидерство

Дело в том, что конкуренция на глобальном уровне или конкуренция внутри Атлантического Сообщества в составе и Америки и Европы, вот эта конкуренция разворачивается на фоне нового витка научно-технического прогресса. Мы уже упоминали об этом, что в конце 80-ых годов основные технологии стали выходить на уровень глобальных технологий. В этом смысле концентрация производства и капитала в рамках Европы, в рамках каких то выделившихся крупных корпораций, европейских корпораций, она влечет за собою и концентрацию научных ресурсов именно внутри этих корпораций. Это также одна из особенностей европейских корпораций от системы научных исследований, существовавшей в СССР. В Советском Союзе основные функции по фундаментальным научным и прикладным конструкторским разработкам исследованиям разработкам лежали на союзных государственных органах. А в Европейском Союзе функции многих фундаментальных исследований и почти всех прикладных научных разработок "лежат" в основном исследовательских структурах крупных корпораций. А уже сами корпорации, их становление было обеспечено европейской интеграцией.

В рамках ЕС, за счет концентрации производства и капиталов внутри крупных корпораций происходит выход именно крупных корпораций на новый технологический уровень. На уровень глобальных технологий корпорации могут выйти только потому, что сумели сконцентрировать в самих себе ресурсы всей Европы в своих технологических нишах. А отсюда и тот главные компенсатор, с помощью которого сторонники европейской интеграции постарались обеспечить некую устойчивость Европейского Союза на фоне появления этих монополистов. Этот компенсатор заключается в том, что европейские страны изначально запланировали перейти к более высокому качеству образования, которое дается собственным жителям и к боле высокому более мощному доступу к информации в рамках Европейского Союза. Принцип свободы доступа к информации в рамках ЕС это один из четырех базовых принципов Европейского Союза. Что это означает, несколько более детально.

Дело в том, что главная задача крупных корпораций, которые быстро сформировались в рамках Европейского Союза это выживание на глобальном экономическом пространстве, это конкуренция на глобальном уровне. Но глобальная конкуренция может быть успешной только в том случае, если в рамках крупных европейских корпораций будут аккумулированы научно-технические образовательные, интеллектуальные ресурсы как минимум объединенной Европы. А потому любые инвестиции в образовательную сферу, в информационные технологии, прежде всего в информационную инфраструктуру, все эти инвестиции на самом деле укрепляют как раз то крупные европейские корпорации, которые получают просто в свое распоряжение более качественный рабочий материал, рабочую силу с более высоким уровнем квалификации, прежде всего.

Те инвестиции, которые за счет Европейского Союза были предусмотрены и вложены в образовательную сферу европейских государств, эти инвестиции создают хорошие возможности как бы для устройства молодежи в наукоемких сферах производства, то есть, прежде всего, так или иначе, вот в этих самых крупных корпорациях образовавшихся внутри Европы. Особенно разительны плюсы от европейской интеграции для слаборазвитых государств Европейского Союза или слаборазвитых регионов и депрессивных зон. Дело в том, что программы по преодолению безработицы, которые, так или иначе, реализуются в масштабе Европейского Союза, и программы выравнивания уровня развития стран и регионов. Эти программы предусматривают, прежде всего, переквалификацию огромного количества работников.

Новая квалификация, которая за счет Европейского Союза приобретается молодежью в той же Испании, Португалии или же во Франции, прежде всего, касается возможности работы на наукоемких производствах. Не Греция, не Португалия, не Ирландия сами по себе были бы не в состоянии потянуть обеспечение того уровня образования в своих странах, который сейчас имеется у них, ибо им просто не было необходимости в столь качественном образовании для своей молодежи.

Европейский Союз своими вливаниями в систему образования, в той или иной форме в масштабе всей Европы создал особые условия для молодежи как ни странно именно в слаборазвитых государствах к быстрому карьерному росту за счет наукоемких производств. Тем более что уровень жизни, уровень оплаты в слаборазвитых странах и регионах ниже, нежели в развитых странах и регионах, уровень инвестиций там ниже, нежели в развитых. Потому именно в слаборазвитых странах, в той же Ирландии стремятся разместить свои производства именно крупные производства. И, прежде всего те корпорации, которые работают на глобальном уровне, прежде всего корпорации, которые производят некую высокотехнологичную продукцию.

Рывок, который сейчас осуществляется в слаборазвитых странах регионах ЕС, напоминает то, что произошло в Белоруссии в послевоенный период, когда за деньги союзного центра были построены крупные высокотехнологичные по тем временам предприятия, а затем была подтянута образовательная сфера под обеспечение потребностей этого высоко технологичного комплекса. В результате мы получили один из самых высоких уровней образования в бывшем Советском Союзе и высоко квалифицированную рабочую силу.

Развитие технологий на их нынешнем уровне влечет за собой не только быстрый рост автоматизации производства, уменьшения доли и значения конвейерных рабочих на производстве, увеличения значения различного рода научных работников или же исследовательских структур для развития производства. Другой аспект для развития научно-технического прогресса в нынешнюю эпоху, это увеличение обслуживающих структур, увеличение сферы услуг как таковой. Ибо для успешной работы большого количества ученых, инженеров, исследователей естественно необходимо значительная обслуживающая их интересы сфера.

Потому в Европейском Союзе, в рамках европейской интеграции изначально предусматривался рост также и сферы услуг во всех странах участницах ЕС. То есть получается что, стандартизация системы образования в рамках Европейского Союза влечет за собой подтягивание уровня образования в слаборазвитых странах регионах Европейского Союза до уровня образования в высокоразвитых регионах, что выгодно слаборазвитым странам. И вот этот момент, вот это подтягивание уровня образования молодежи в слаборазвитых странах и регионах является главной компенсацией для этих слаборазвитых стран регионов, с помощью которого население слаборазвитых стран словно и не замечает потери своими экономиками технологической самостоятельности под воздействием крупных корпораций, возникших в масштабе Европы. Получившая лучшее образование, прекрасное образование молодежь имеет возможность сделать быстрые карьеры в рамках вот этих самых крупных европейских корпораций.

Другая часть населения оказывается втянутой в сферу услуг по обеспечению того меньшинства, которое делает быстрые карьеры на высокотехнологичных производствах и тоже в принципе довольно сложившейся жизнью. Надо отметить, что выравнивание уровня развития слаборазвитых стран регионов ЕС сопровождается не только формированием среднего класса двух типов, то есть научных работников и сферы услуг. Резкий скачок в развитии слаборазвитых стран сопровождается также очень быстрой урбанизацией в слаборазвитых странах регионах. Дело в том, что еще в конце 80-ых годов та же Португалия, Испания да та же Ирландия и Греция они были не то, что неурбанизованными зонами. В той же Греции в городах уже тогда проживало достаточно заметное количество населения, однако доля сельского населения в Испании, Португалии, Ирландии еще была достаточно высока, гораздо выше, нежели в той же Германии. То же самое касается, то есть, высока была доля сельского населения и в Южной Италии и в Южной Франции.

Под воздействием европейской интеграции не только ускоряется уход населения из деревень в города, но это население как бы перескакивает через один социальный слой. Люди в городах, люди переселяющиеся из деревень, молодежь в города уходит не на конвейерные производства, как было 30-40 лет назад, как их родители перешли на заводы из деревень, а уходят сразу же в средний класс. Через высокоразвитую систему образования молодежь быстро делает карьеры на высокотехнологичных производствах или же в соответствующей системе их обеспечения в том же образовании, либо, повторимся идет в сферу услуг. Естественно, что при таких компенсаторах в слаборазвитых странах и регионах находится мало противников укрупнения европейских корпораций, мало противников тех европейских монополий, которые быстро возникли вслед за формированием единого европейского рынка.

Следует отметить, что хотя в целом фундаментальные исследования в Европейском Союзе концентрируются в рамках крупных корпораций, все же часть, в некоторых случаях значительная часть фундаментальных исследований остается приоритетом либо национальных государств, либо даже Европейского Союза. По крайней мере, финансирование научных исследований в неких базовых отраслях фундаментальной науки осуществляется, прежде всего, через университеты, через систему грантов того же Европейского Союза. Особенно это касается исследований в области энергетики, прежде всего ядерной энергетики, биологии, да и радиоэлектроники.

В рамках ЕС выделяется целый комплекс научно технических программ, которые финансируются Европейским Союзом. Однако все эти программы носят фундаментальный, а не прикладной характер, можно даже сказать глубоко фундаментальный характер. Производственные исследовательские программы, научные исследовательские конструкторские разработки, прежде всего, ведутся в рамках крупных корпораций.

Подводя небольшой итог вышесказанному, подчеркнем, что европейская интеграция призвана обеспечить переход от индустриального уровня развития европейских государств к постиндустриальному. Призвана обеспечить постепенный отказ европейских экономик от конвеерного производства, где заняты большие массы индустриальных рабочих и переход к высокотехнологичному производству, где главной имеющейся силой является инженер, является ученый. Слаборазвитые же страны и регионы совершают скачок в постиндустриальные сферы, минуя индустриальную стадию развития. Отсюда главными интеграционными программами Европейского Союза в области экономики выступают программы по совершенствованию различного рода экономической инфраструктуры Европейского Союза и программы по совершенствованию качества рабочей силы, то есть программы по обучению переобучению рабочей силы в Европейском Союзе.

Особое значение имеет программа всеобщей информатизации и создания единого информационного пространства ЕС. Возможно, потому европейская интеграция наиболее популярна среди молодежи и среди тех социальных групп, которые напрямую связаны с высокотехнологичным производством или заняты в энергетике, на транспорте или системе образования. Соответственно противниками европейской интеграции, как правило, выступают те социальные группы, которые связаны с национальным рыночным пространством и страдают от конкуренции с крупными корпорациями, либо связаны с технологически отсталыми, иногда депрессивными регионами и отраслями промышленности. То есть европейская интеграция призвана обеспечить эффективный быстрый научно-технический прогресс в экономике объединенной Европы.


Построение информационного общества

Особенно важна для будущего объединенной Европы программа построения информационного общества. Более того, принцип свободного распространения информации является одним из базовых принципов, положенных в основу европейской интеграции еще в Маастрихте. Хороший обзор европейской программы построения информационного общества сделан Еленой Вартановой («Законодательство и право» N5.1999). Приведем пространные выдержки из статьи этого специалиста.


Информационное общество в стратегии Европейского Союза

Информационное общество: необходимость государственного подхода
В грядущем информационном веке, о котором говорят сегодня все, исследователи выделяют два блока основополагающих проблем - проблемы информационной экономики и проблемы информационного общества. Являющиеся неразрывными составляющими будущего, эти проблемы представляют собой все-таки разные явления. Концепции информационной экономики сконцентрированы на возможном влиянии новых информационных и коммуникационных технологий (НИКТ) на производительность различных секторов экономики. Концепции же информационного общества рассматривают социальные, политические и культурные проблемы, вызываемые интенсивным развитием НИКТ.
Будет преувеличением утверждать, что НИКТ сегодня радикально изменили современное общество. Даже в наиболее развитых странах информационное общество и информационная супермагистраль остаются пока далекой целью. Появляющиеся в реальности достижения могут быть сравнены только с кирпичиками, деталями великих проектов. Хотя в некоторых областях - финансах, индустрии, образовании - результаты воздействия новых технологий более заметны, большинство стран все еще далеки от "информационного идеала".
Именно поэтому на рубеже 1980-1990-х годов многие страны приступили к разработке государственной политики, конечным результатом которой должно стать построение информационного общества (1).
***
Однако с точки зрения использования НИКТ общая европейская ситуация выглядит не лучшим образом. По данным доклада Совета министров ЕС и европейские производители, и европейские потребители отстают от североамериканцев и японцев. НИКТ в Европе в целом все еще внедряются относительно медленно. К примеру, общие данные по использованию европейцами электронной почты свидетельствуют о слабом интересе к этой услуге. В определенной степени это может быть объяснено слабым развитием информационной инфраструктуры. В Европе имеют персональные компьютеры 20% всех семей, - и это в два раза меньше, чем в США. В США в четыре раза больше семей, чем в Европе, которые подключены к информационным службам, предоставляющим услуги в режиме реального времени. Причем при сохранении нынешних темпов роста этот разрыв может сократиться к 2000 году в лучшем случае в два раза. Удивительно, но факт: ведущие и наиболее крупные западноевропейские страны - Великобритания, Германия, Франция, Италия - отстают и по уровню интереса, и по уровню подключения к Интернету от мировых лидеров (4).
Сегодняшнее более благополучное положение 15 стран Европейского Союза в сравнении с остальными регионами мира связано с особыми европейскими богатствами - капиталом, инфраструктурой, наличием здесь большого числа научных и высококвалифицированных кадров. Интеллектуальный и экономический потенциал европейцев объясняет, почему в ЕС уже на рубеже 1990-х годов заговорили о переходе к информационному обществу. В большинстве стран Европы к этому периоду уже сложилась сравнительно развитая информационная инфраструктура, способная обеспечить интегрированное распространение данных по информационным сетям. Практически все население Европейского Союза имеет дома телефонную связь (98% семей) и телевизоры (97% семей), значительная доля населения получает услуги телевизионных кабельных сетей (25% семей). При этом, по мнению многих экспертов, существующее отставание западноевропейцев от наиболее активных пользователей НИКТ объясняется отсутствием новых - по существу - услуг, предлагаемых рядовому потребителю информационными сетями (5).
Особое значение новых коммуникационных и информационных технологий для экономики Европейского Союза может объясняться еще и тем, что более 60% трудоспособного населения ЕС занято в сфере обслуживания. А здесь, как известно, особенно заметны позитивные плоды активного использования НИКТ. По этой причине страны ЕС провозгласили НИКТ главной силой "новой индустриальной революции, которая многократно увеличивает возможности человеческого интеллекта" (6).
В подходе к развитию новых информационных и коммуникационных технологий исполнительный орган ЕС - Европейская Комиссия - проявила редкое для сообщества единодушие, подготовив несколько основополагающих документов. Первым и главным среди них остается, без сомнения, "Доклад Бангеманна".
Основа стратегии - "Доклад Бангеманна"
Мартин Бангеманн, комиссар Европейского Союза, был, конечно, не единственным автором доклада "Европа и глобальное информационное общество", опубликованного в 1994 году к заседанию Европейского Совета на о. Корфу. Докладу предшествовала публикация Белой книги "Рост, конкуренция и занятость", в которой развитие экономики и общества в целом было поставлено в непосредственную зависимость от развития НИКТ. "Доклад Бангеманна" явился результатом работы группы специалистов, в которую входили, главным образом, представители большого европейского бизнеса. Члены "группы Бангеманна" представляли в основном электронную промышленность, информационный и коммуникационный бизнес.
"Доклад Бангеманна" сразу же привлек внимание европейских политиков масштабностью подходов, концептуальным своеобразием и откровенной социальной направленностью, отличающими его, с одной стороны, от национальных политик и, с другой, от американского взгляда на завтрашнее информационное общество. На основе этого документа Европейский парламент принял план действий по переходу Европы к информационному обществу (7). Исходная точка доклада Бангеманна, однако, роднит его со многими другими программами: доклад подчеркивает определяющую и преобразующую роль информационных и коммуникационных технологий, которые "ускоряют промышленную революцию". Практическая цель документа - координация все еще фрагментарных национальных подходов, с тем чтобы создать новые возможности для европейских обществ, новые рабочие места для граждан, новые товары и услуги для потребителей (8).
Главный акцент в "Докладе Бангеманна" сделан на экономическом росте именно европейской промышленности, который возможен при интенсивном развитии НИКТ. Этот акцент определяет и многие формулировки, и многие положения документа. Так, состояние европейского аудиовизуального рынка признается неудовлетворительным не с технической точки зрения, а по причине недостатка европейской продукции. С точки зрения развития информационных сетей, основной европейской проблемой становится не техническое их состояние, которое вполне соответствует стандартам времени, а недостаточное их использование широким кругом потребителей (9).
Практическая польза "Доклада Бангеманна" состояла не только в обнародовании пламенных призывов европейских политиков и предпринимателей к новому обществу. Документ, в первую очередь, был нацелен на изменение законодательной сферы, которая смягчила бы монополизм на рынке и помогла бы малому и среднему бизнесу улучшить использование своих информационных ресурсов. Речь также шла о создании новых условий деятельности для потенциально многочисленных операторов телекоммуникационных и компьютерных сетей. Рост их числа признавался неизбежным при нормальном (то есть немонопольном) состоянии рынка с невысокими входными барьерами (10).
Предвосхищая грядущее - более развитое, эффективное и процветающее общество, "Доклад Бангеманна" все же обратил внимание на основные опасности, связанные с прогрессом НИКТ. Три проблемы, по мнению авторов, заслуживали особого внимания, а именно: защита интеллектуальной собственности и авторского права, защита частной жизни и защита персональных данных. Контроль над проблемой собственности в средствах массовой информации становится фокусом, концентрирующим позитивные и негативные последствия прогресса НИКТ.С одной стороны, принятое большинством стран Европейского Союза антимонопольное законодательство призвано препятствовать созданию перекрестных медиамонополий, которые имели бы значительные интересы и в сфере НИКТ. С другой, позитивное воздействие подобного законодательства ослабляется невыигрышным положением европейских медиакомпаний, уступающих масштабами и размахом деятельности заокеанским конкурентам (11).
НИКТ меняют наши представления о коммуникационных системах, которые прежде ограничивались главным образом средствами массовой информации. Современные коммуникационные системы, соединяющие в себе последние технические достижения, преодолевают временные ограничения и географические границы благодаря конвергенции возможностей спутников, кабеля и телефона. Новые сети, использующие подобную конвергенцию, способны предоставлять информацию, новые базовые услуги (электронную почту, интерактивное видео) и возможность новых видов деятельности (дистанционное образование по сетям, телеработа).
Строительными блоками информационного общества, его технологической инфраструктурой станут цифровые сети интегрированных услуг (ISDN), широкополосные линии связи, мобильная телефония и спутниковая связь. По определению группы Бангеманна, 10 основных применений НИКТ в практической жизни станут "переходным мостиком" в информационное общество. Это - телеработа; дистанционное образование; сети, связывающие университеты и исследовательские центры; телематические услуги для предприятий мелкого и среднего бизнеса (электронная почта, передача файлов, видеоконференции и т.п.); компьютерное управление транспортными услугами; компьютерный контроль за воздушным сообщением; компьютерные сети в сфере здравоохранения; электронная торговля; трансъевропейская сеть национальных и муниципальных административных органов; городские информационные супермагистрали (12).
Сегодня практическим результатом работы группы Бангеманна стали 99 проектов, которые реализуются совместно многими городами в странах ЕС.
Социальные идеалы европейского информационного общества
После опубликования "Доклада Бангемана" прошло не так уж много времени, однако подход Европейской Комиссии заметно изменился. План действий, предложенный в 1994 г., исходил из самых общих положений, касавшихся определения законодательных рамок и создания новых рынков. Тогда информационные и коммуникационные технологии рассматривались как основа экономического роста, создания новых рабочих мест, как альтернатива монополизму крупных корпораций. Но развитие как экономики в целом, так и индустрии новых медиа заставило аналитиков и политиков ЕС заговорить о появлении иных проблем. Существующие сегодня планы ставят во главу угла социальные вопросы, такие, как предотвращение поляризации общества, улучшение взаимопонимания между различными общественными группами.
Особенно ясно это проявилось в недавнем отчете группы экспертов, где проблема назревающих неравенств внутри общества получила новое развитие. Отмечая, что информационное общество несет позитивные возможности для сферы занятости, организации труда, рынка рабочей силы, повышает качество жизни, группа акцентировала проблему "исключения" из активной социальной жизни определенных социальных групп. Особенному риску подвергаются люди с низким уровнем доходов, пенсионеры, безработные, родители-одиночки, женщины. Это именно те, кто не может позволить себе приобрести новую цифровую интерактивную технику, работать в компьютерных сетях, приобретать мультимедийные продукты. По мнению авторов доклада, для преодоления возникающих неравенств необходима особая продуманная политика, которая поможет преодолеть возникновение двухуровневого информационного общества (13). В этом же документе отмечена и вторая причина нового социального "исключения", а именно, нежелание, неумение, пассивность в использовании НИКТ. По мнению авторов, новые медиа требуют от людей и новых качеств - высокого уровня абстрактного мышления, быстроты реакции, готовности к постоянному повышению уровня образования. Традиционная культура прежних способов коммуникации основана на прямых человеческих контактах, литературной грамотности и линейном представлении информации. Современная виртуальная коммуникация меняет как поведение пользователей, таки способы представления информации. Именно поэтому интеграция всех слоев населения в информационное общество, исключенных из него по разным причинам - социальным, интеллектуальным, становится важнейшей политической задачей (14).
Следуя своей общей стратегии, Европейская Комиссия в 1996-1997гг. заявила о своем желании поддерживать национальные инициативы. Однако это не исключает и выявления общеевропейских приоритетов, к которым в настоящий момент относятся:
1. развитие электронной торговли при особом внимании к проблемам защиты данных в сетях, авторского права, электронной подписи;
2. развитие образовательных сетей, информационной и коммуникационной техники в школах;
3. исследовательская деятельность, поддержка европейского программного производства, цифровое ТВ, спутниковые средства коммуникации и мультимедиа;
4. обновление условий труда и создание новых рабочих мест;
5.глобализация сотрудничества и либерализация торговли.
Исходя из провозглашения общества, нацеленного на повышение своего образовательного уровня, своей главной ценностью, Комиссия начала широкое обсуждение идей информационного общества среди заинтересованных кругов. Форумы ЕС по информационному обществу проводятся с весны 1995 г. по два раза в год. В них принимают участие более 100 представителей промышленности, исполнительной власти и культуры. Основная деятельность форумов проходит в подгруппах, которые обсуждают проблемы экономики и занятости, человеческих ценностей и демократии в виртуальном обществе, воздействия НИКТ на общественные службы, образования и просвещения в информационном обществе, будущего культуры и СМИ, устойчивого развития, технологии и базовых структур.
***
Наиболее четко новые подходы Европейской Комиссии к развитию информационного общества выражены в названии доклада "Жизнь и работа в европейском информационном обществе. Люди на первом плане". В вышедшей под таким же названием Зеленой книге, одобренной Европейской Комиссией в июле 1997 года, особо подчеркивается значение европейских ценностей. Исходная точка информационного общества в единой Европе - дальнейшее развитие гражданского общества и просвещения, укрепление демократии и общественного согласия. Важнейшей сферой, на которую обращает внимание ЕС, становится образование - как для школьников и студентов, так и для взрослых. Документ сформулировал две новых проблемы, которые в дальнейшем могут быть вызваны развитием НИКТ. Одна связана с занятостью, другая - с сохранением демократии и равенства. Признавая, что НИКТ создают дополнительные рабочие места в одних секторах экономики, экономисты и политики отметили, что в других секторах они сокращают потребности в рабочей силе. В результате авторы Зеленой книги задаются вопросом: не приведут ли эти параллельно развивающиеся, но взаимоисключающие процессы к реальному падению занятости? С другой стороны, технологический прогресс, принося одним огромные преимущества, создает другим значительные проблемы. Различия между более и менее индустриализованными регионами, между людьми молодыми и старыми, образованными и необразованными, усиленные НИКТ, превращаются в непроходимую пропасть. Именно поэтому вновь была подчеркнута необходимость выработки особой политики, которая смогла бы сохранить преимущества новых технологий для общества, но также смягчила бы негативные последствия их развития (16).
Наряду с социальными задачами, поставленными в Зеленой книге, в документе отчетливо прозвучало стремление придать новый импульс и размах дискуссии об информационном обществе. Конечной целью подобной дискуссии должно было стать привлечение к участию в ней представителей бизнеса. Именно на их финансовое участие, как уже неоднократно отмечалось, и рассчитаны основные программы создания новых информационных инфраструктур.
Государство и частный бизнес: поиск взаимного интереса
C 1 января 1998 г. телекоммуникационное пространство Европейского Союза открывается для свободной конкуренции. Принимая такое решение, лидеры ЕС руководствовались целями, сформулированными еще в "Докладе Бангемана". По мнению авторов доклада, главной экономической целью должно стать появление почти миллиона новых рабочих мест в течение ближайшего десятилетия и повышение конкурентоспособности европейского бизнеса. Многочисленные операторы телефонных и компьютерных сетей смогут, конкурируя и предлагая новые информационные и коммуникационные услуги, выступить альтернативой монополистам - национальным Телекомам (17).
Реальная практика показывает, что уже сегодня мировой и европейский телекоммуникационный рынок характеризуется доминированием нескольких альянсов, созданных мегаоператорами европейского и американского происхождения. В результате еще до формального начала либерализации телекоммуникационного пространства в Европе начался процесс укрупнения операторов телефонной связи, которые одновременно расширяют спектр предлагаемых услуг (передача данных, кабельное ТВ). Важнейшими "игроками" не только на западноевропейском, но и фактически на мировом рынке стали два транснациональных объединения - "Глобал уан", в который входят "Франс телеком", "Дойче телеком" и корпорация "Спринт" (США), и "Юнисос", в котором американская "Эй-ти энд ти" (40% акций) сотрудничает с телекоммуникационными компаниями Швеции, Швейцарии, Нидерландов, Италии. Даже те национальные телекоммуникационные операторы, которые еще не вошли в создающиеся мега-альянсы, по мнению экспертов и сами стремятся найти свой "центр притяжения", и остаются некоей "приманкой" для более крупных игроков (18).
Переход к политике либерализации в странах ЕС на практике осуществлялся постепенно и заранее. Пальма первенства здесь принадлежит Великобритании, которая начала свою национальную политику либерализации еще в середине 1980-х гг. Либерализация телекоммуникационного сектора в скандинавских странах берет начало на рубеже 1980-1990-х годов. Итальянское государство в результате слияния ведущих телекоммуникационных компаний "СТЕТ" и "Телеком" потеряло контрольный пакет акций на национальном телекоммуникационном рынке в 1996 г. Германский национальный оператор "Дойче телеком" постепенно входил в процесс приватизации с того же 1996 г. Национализация "последнего из могикан" - "Франс телекома", имеющего особенно прочные связи с государством, началась в мае 1997 г. Не следует, однако, забывать, что европейская политика либерализации телекоммуникаций входит сегодня естественной составной частью в глобальную стратегию, одобренную Всемирной торговой организацией. В феврале 1997 г. под эгидой этой организации69 стран, представляющих 90% мирового рынка телекоммуникационных услуг, подписали договор о его либерализации (19).
Создание крупных телекоммуникационных альянсов - очевидная подготовка телекоммуникационных операторов к появляющейся конкуренции на европейском и мировом рынках. Однако изначальное доминирование блоков, несомненно, осложнит продвижение на рынок молодых частных телекоммуникационных операторов. Получается, что развитие конкуренции как главная цель, провозглашавшаяся в "Докладе Бангемана", может оказаться недостижимой уже с самого начала. Реакция Европейской Комиссии, на первый взгляд, могла и должна была бы быть абсолютно негативной, но... Именно здесь Европейский Союз, нацеленный на переход к информационному обществу, вынужден принимать компромиссное решение. Самым непростым и деликатным вопросом в программе перехода к информационному обществу остается, как уже отмечалось, вопрос финансирования конкретных проектов. Еще члены группы Бангемана отмечали необходимость привлечения частного сектора экономики к реализации программ перехода к информационному обществу. И эта позиция, как ничто более, сблизил их точку зрения с американской. И все же в долговременной перспективе подход Европейского Союза основывается на общественных приоритетах - демократических ценностях и правах человека, образовании, повышении занятости. С этой точки зрения использование НИКТ в ЕС изначально ориентировано на достижение социальных целей (20).
Главная цель создания информационной супермагистрали в США предполагает - за определенными исключениями - рост производства, развитие рынка и торговли. Другими словами, кроме некоторого обязательного набора социальных услуг (сферы здравоохранения и образования) информационная супермагистраль в США должна принести в американские дома новые потребительские услуги, а американский бизнес должен получить новые возможности роста и эффективной организации. Не случайно наиболее выигрышной метафорой, передающей суть информационной супермагистрали, по мнению главы корпорации "Майкрософт" Б. Гейтса, является "универсальный рынок", который, в конце концов, станет центральным универмагом всего мира. Деятельность этого рынка не должна подвергаться никаким ограничениям, а вмешательство правительства в построение американской супермагистрали, на взгляд Б. Гейтса, может стать крупной ошибкой (21).
Выводы
Освобождая дорогу частным инициативам с 1 января 1998 года, Европейский Союз сохранил за собой право определять основные направления политики перехода к информационному обществу. Именно этим и объясняется появление многочисленных документов, директив, докладов, в которых различные органы ЕС намечают конкретные шаги по движению вперед, о чем уже говорилось выше. В результате перед частным сектором встает задача сконцентрировать свои усилия, как на инвестировании, так и на поддержании развития новой информационной инфраструктуры общества. Государство же сохранит за собой роль главного "идеолога" в определении приоритетов политики перехода к информационному обществу, а также функции обеспечения "режима наибольшего благоприятствования" частному бизнесу.
Фактически речь идет об определенном сближении позиций ЕС и США, что было явно продемонстрировано в ходе последней конференции министров стран "Большой Семерки", в которой приняли участие и представители многих других стран мира. В одобренной конференцией декларации роль частного сектора в переходе к информационному обществу признана ключевой, а за государством оставлены только необходимость обеспечения законодательной поддержки бизнеса и поощрение развития новых услуг (22).
Однако, несмотря на то, что Европейской Комиссией уже подготовлено множество документов, посвященных проблемам перехода к информационному обществу, и проведено большое количество разнообразных обсуждений, единая политика в ЕС так все еще не осуществляется. Среди различных причин общего характера выделяются и различный уровень экономического и технологического развития стран, и разная степень готовности национальных информационных инфраструктур, и несхожие государственные приоритеты. К числу причин, объясняющих, почему переход ЕС к информационному обществу остается пока только на бумаге, относится и определенный разрыв между политическими документами и реальной жизнью. Многие аналитики и журналисты, осмысливая ситуацию в ЕС, склоняются к образу "расширяющейся пропасти" между "еврократией" и простыми людьми. Поэтому анализировать сегодня можно только формирующиеся национальные модели государственной политики перехода к информационному обществу. Именно их анализ может дать основу для прогнозов на общеевропейском уровне.
Литература:
1. Lamouline, C., Poullet, Y. From Information Superhighways To "Electronic Democracy". The Impact Of New Information And Communication Technologies On The Fundamental Freedoms. Councilof Europe. Strasbourg. 1995, p. 5.
2. G-7 Ministerial Conference On The Information Society. Chair's Conclusion. Brussels. 1995, p.2.
3. См., например: Мелюхин И. Интернет и правовое регулирование // Законодательство и практика средств массовой информации. 1996. № 12, с. 1-10; Мелюхин И. Принципы формирования основ информационного общества в России // Законодательство и практика средств массовой информации. 1997. № 10, с.1-4; Кристальный Б., Нестеров Ю. Информационное общество, информационная политика, правовая информационная защита // Информационное общество. 1997. № 1, c. 9-13.
4. The Financial Times. 1997, February 3, p. 19.
5. Meche, М. The Missing Link - а Real PC Communication Service // Intermedia. 1997. February. Volume 25. № 1, p. 14-15.
6. Building The European Information Society For Us All. First Reflections of the High Level Groupof Experts. Interim Report. 1996, p.23; Europe and the Global Information Society: Recommendations to the European Council. Strasbourg. 1994, p.4.
7. Europe's Way To The Information Society: An Action Plan by the European Commission. Brussels. 1994.
8. Europe And Global Information Society. Recommendations of the high-level group on the information society to the Corfu European Council (Bangemann group). European Commission. 1994, p. 10.
9. Ibid., p. 14, 15.
10. Ibid., p. 16-20.
11. Ibid., p. 23.
12. Ibid., p. 29-33.
13. Building The European Information Society For Us All. First Reflections of the High Level Group of Experts. Interim Report.1996, p. 44-48.
14. Ibid., p. 45.
15. Networks For People And Their Communities. Making the Most of the Information Society in the European Union. First Annual Report to the European Commission from the Information Society Forum. European Commission. 1996. June.
16. Living And Working In The European Information Society - People First. European Commission. 1996, pp. 14-29.
17. Europe And Global Infromation Society. Recommendations of the high-level group on the information society to the Corfu European Council (Bangemann group). European Commission. 1994, p. 16.
18. "Финансовые известия". 1997, 7 августа, с. 8; "Русский телеграф". 1997, 21 ноября, с. 7.
19. "Финансовые извеcтия". 1997. 27 марта, с. 5.
20. Europe And Global Information Society. Recommendations of the high-level group on the information society to the Corfu European Council (Bangemann group). European Commission. 1994, p. 34.
21. Гейтс Б. Дорога в будущее. М., 1996, с. 6.
22. Declaration Adopted At The Ministerial Conference On The Global Information Networks. Bonn. 1997. July, p. 4.


Социально-культурная революция. Средний класс.

Европейская интеграция влечет за собой глубокий социокультурный переворот в странах Европейского Союза. И этот социо-культурный переворот связан в первую очередь с выходом на новый уровень научно-технического прогресса стран, участниц ЕС. С переходом от индустриальной стадии развития, а в некоторых случаях даже доиндустриальной стадии, как, например, в Южной Италии или же в большинстве районов Испании, Португалии к стадии постиндустриальной к информационному обществу. Главная особенность столь новой социо-культурной структуры, которая устанавливается в Европейском Союзе в ходе развития европейской интеграции это повсеместное господство так называемого среднего класса.

Исчезает или сводится к мизеру крестьянство как социальная группа, доля людей занятых в сельском хозяйстве в странах Европейского Союза не будет превышать 3-5% населения уже в 2003-2005 годах, то есть будет соответствовать примерно тому уровню занятых в сельскохозяйственном производстве, который сегодня имеется в развитых государствах ЕС - Германии, Франции и Англии. Исчезает или же сводится у мизеру как социальная группа пролетариат - люди занятые на конвейерном индустриальном производстве. Зато ведущей производственной единицей становится "белые воротнички", то есть люди занятые в производстве технологий, а не самих продуктов. С другой стороны быстро развивается система обеспечения "белых воротничков", то есть сфера услуг и образование. Конвейерное производство, если можно так сказать, или точнее работа в структуре, в системе, где у каждого работника свое четко определенное положение в структуре сохраняется только в объединенной энергетической системе, либо в иных элементах инфраструктуры.

С другой стороны, люди, которых мы в некотором смысле назвать пролетариатом - машинисты, водители большегрузных автомобилей либо рабочие на различного рода энергетических установках, эти люди оказываются в обслуге социальной группы, от которой зависит функционирование всей наукоемкой промышленности. Однако их субкультура принципиально отличается изначально от субкультуры, например мира инженеров, компьютерщиков, электронщиков либо работников средств массовой информации. Впрочем, работа на объектах экономической инфраструктуры требует во всевозрастающей степени высокого уровня образования работников. Уже в силе этого, культура "остатков европейского пролетариата", пришедшего на смену рабочим крупных заводов, культура этого социального слоя приближается по своему характеру к культуре среднего класса.

Будущее Европы - это средний класс. На смену Европе пролетариев и капиталистов приходит Европа среднего класса. Великая культурная революция, которая сопровождает появление Европы среднего класса, касается и более мелких, если можно так выразиться культурных моментов. Происходит глубинная коренная ломка национальных культурных комплексов, существующих в странах европейского Союза.

Само по себе становление единого рыночного пространства уже потребовало отказа у европейских государств от значительной доли своего собственного суверенитета. И чем более становится интегрированная Европа, тем выше становится степень отказа стран-участниц Европейского Союза от своего суверенитета. Появляются все те же крупные европейские корпорации-монополисты в рамках своей производственной ниши, законодательства стран-участниц нивелируются, подгоняются друг к другу, уровни экономического развития слаборазвитых стран и регионов примерно выравниваются с уровнем развития развитых стран-регионов. При этом в Европе возникает новая социально-кономическая структура, которая обеспечивает функционирование ненациональных экономик, а единой экономики Европейского Союза, даже возникает единая энергетическая система, единый ТЭК. Естественно, что вслед за этими преобразованиями происходит и преобразование, трансформация лучше сказать внутри культурных комплексов европейских стран.

Прежде всего, падает значение тех культурных течений, тех традиций, которые мы можем называть националистическими. Усиливается значение в идеологии, в культурной традиции неких панъевропейских моментов, панъевропейских мотивов. С другой стороны, бурное развитие единого рынка суживает сферу влияния разного рода левых идеологий в пользу идеологий либеральных. Несмотря на усиление значения крупных корпораций, все-таки пока еще Европа наслаждается открытием границ, и усиление влияния значения крупных корпораций не влечет за собой пока, и еще какое то время так и будет, монополизацию производства и застоя в производстве. А потому рост крупных корпораций рассматривается как несомненное благо, которое обеспечено развитием свободного рынка, расширением, углублением свободного рынка за счет европейской интеграции. Это в основе своей либеральный постулат и он сегодня в Европе играет первую скрипку.

Средний класс по сути своей не является носителем неких националистических или узконационалистических настроений. А потому, влияние традиционных националистических партий, идеологий, культурных традиций в Европе падает. Однако это вовсе не означает, что исчезает нация, что европейцы сливаются в новую единую общность - европейский народ, совсем нет. Просто происходит своего рода выхолащивание национальных культур, и все культуры становятся, как и было введено в Советском Союзе, только по-своему, так сказать либеральными европейскими по содержанию, национальными по форме. Разумеется, особо бурными темпами идет становление, развитие ряда ранее отсталых, относительно отсталых культурных групп, скажем феномен ирландской культуры, взлета ирландской культуры может быть объясним прежде всего успехом европейской интеграции, также как и всего кельтского мира или Скандинавии, скандинавских культур.

Становление объединенной Европы было бы невозможно без учета интересов всех стран-участниц Европейского Союза и всех социо-культурных групп-участников европейской интеграции. Все-таки Европейский Союз был образован не некими абстрактными социумами, а был образован в результате добровольного союза самых разных по своему потенциалу, и уровню своего развития европейских государств. Это и Германия и Португалия и Франция, Англия, Дания и даже маленький Люксембург. То есть в рамках Европейского Союза происходят очень сложные трансформационные процессы, когда взаимно подгоняются крупные социо-экономические и культурные единицы, трансформируясь внутри себя. И эти крупные единицы вовсе не исчезают в рамках Европейского Союза, также как скажем в рамках Советского Союза никуда не исчезла Украина, никуда не исчез Узбекистан или, например Латвия или Литва.


4. Франко-германская европейская несущая ось

Денацифицированная Германия.

Одна из особенностей внутренней политической и социально-экономической структуры Европейского Союза - это ось Франция-Германия. Именно эти две страны являются ведущими странами Европейского Союза, и именно эти два государства аккумулируют в себе основную экономическую мощь объединенной Европы. Именно от союза этих двух государств, от поведения этих двух обществ зависит процесс европейской интеграции. Подобно тому, как в бывшем Советском Союзе ядром всего Советского Союза и Восточного блока выступала Россия, так не ядром, а осью, европейской интеграции, Европейского Союза выступает Франция и Германия. Я подчеркиваю, не Германия как таковая, не Германия есть сердце Европейского Союза, а ось, Франция-Германия. В этом принципиальная особенность, принципиальное отличие ЕС от Советского Союза. Даже демографически это бросается в глаза, немцы в Европейском Союзе составляют около 20% населения, а русские в Советском Союзе составляли как никак свыше половины населения. Европейский Союз это не есть большая Германия.

В качестве примера просто приведем полный текст Речи Федерального президента Романа Херцога перед Европейским парламентом 10 октября 1995 (Страсбург).



Наша мечта о будущем - Европа.
Опыт пережитой нами истории всегда рождал мечты. Это произошло и ныне, по окончании "холодной
войны", на пороге нового века. Мы подписали в Маастрихте договор, который продвигает дело
интеграции дальше, чем когда-либо раньше. Мы взяли на себя обязательства по созданию
политического, а также экономического и валютного союза. Интеграция Западной и Северной Европы
оказывает магнетическое воздействие на Восточную Европу и Средиземноморье. Дискуссия о
расширении динамизирует дискуссию об углублении интеграции. Так бывало всегда, так обстоит дело и
теперь.
Впрочем, мечты по-своему проблематичны, хотя и иначе, нежели утопии. Когда не сбывается утопия, то
к ответу никого не призывают, ибо утопия вообще несбыточна. За исполнение же наших мечтаний
отвечаем мы сами.
Любая мечта несет в себе риск несостоятельности. Поэтому всегда следует помнить, что же
собственно брошено на карту. Мне хотелось бы здесь, в Страсбурге, задать несколько вопросов,
которыми задаются граждане всех стран нашего континента. Это три вопроса, убедительные ответы накоторые необходимо найти и брюссельским технократам, и политическим элитам в столицах наших
стран, если они не хотят, чтобы пострадала сама их политика.
Итак: Почему Европа?
Каким образом?
Для кого?
Я не собираюсь давать ответы за политиков, уполномоченных принимать решения. Однако я часто
встречаюсь с людьми, представляющими самые разные слои населения, поэтому я могу рассказать о
некоторых из их тревог, ожиданий и чаяний, которые, по крайней мере, дают определенную подсказку к
ответам.
Первый вопрос: Почему Европа?
Порою мне доводится слышать рассуждения о том, что с окончанием "холодной войны" проблема
внешнего врага, дескать, отпала, а с нею отпали и побудительные импульсы к внутренней интеграции
Европы. Подобная постановка проблемы не нова. Еще Катон Старший после крушения Карфагена
вопрошал: «Что станет с Римом без его врагов?» То есть речь идет о том, понимает ли себя Европа
лишь в негативном качестве, как противопоставление чему-то, или же она способна на позитивное
самоопределение. На сей счет, если я не ошибаюсь, существуют два ответа.
Во-первых, замысел Жана Монне, Роберта Шумана, Алкида Де Гаспери, Поля Анри Спаака и Конрада
Аденауэра был гораздо более значителен, нежели просто реакция на внешнюю угрозу. Это было
возрождением идеи европейского примирения, насчитывающей уже одиннадцать веков. Внуки Карла
Великого подписали в 842 году Страсбургскую клятву, составленную по-немецки, по-французски и на
латыни. Кстати, это вообще первые сохранившиеся свидетельства письменности на французском и
немецком языке. Можно ли пожелать французским и немецким европейцам более красноречивого
символа, чем тот факт, что истоки их языков зафиксированы в клятве о мире? На протяжении
последующего тысячелетия о верности этому символу, как нам хорошо известно, слишком часто
забывали, что оборачивалось для Европы саморазрушительнейшими последствиями. Этические уроки
этого исторического опыта и послужили движущей силой для послевоенного мирного устройства в
Европе. Послание о примирении - это лучшее послание, с которым ныне Европа может обратиться к
миру.
Мечты Жана Монне подразумевали и творческое, созидательное отношение к будущему.
Непосредственно за созданием первого европейского экономического сообщества сразу же
последовала беспрецедентная в истории Европы фаза экономического подъема. Сегодня, на фоне
Маастрихтского договора, Римские договоры оказались едва ли не забытыми. Однако в свое время
они сыграли в Европе буквально революционную роль; их плодами - в экономической,
внешнеполитической и прежде всего духовной сфере - мы пользуемся до сих пор. Это был опыт,
который может послужить моделью для всего мира.
Кроме всего прочего, предположение, будто с окончанием "холодной войны" всяческие угрозы вообще
исчезли, является ложным. Напротив, сейчас даже ощущается едва ли не ностальгия по той
стабильности, которую давала биполярная система с ее балансом устрашения. Сегодняшний
конгломерат новых рисков для безопасности таит в себе значительную нестабильность, и потому
нынешняя ситуация является, возможно, еще более опасной. Речь идет о демографическом взрыве, о
глобальных изменениях климата, о миграционных движениях, связанных с бедностью, о проблемах
контрабанды радиоактивных материалов, о торговле наркотиками, о фундаментализме всевозможных
мастей, о геноциде, о распаде государственности в целых странах.
Многие из этих рисков носят интернациональный характер. С каждым днем все очевиднее бессилие
национальных государств перед лицом этих рисков. В такое обстановке уже никакой «баланс» не
возможен. Босния стала тому очередным примером. Анахронизм в виде возврата к мышлению
категориями «Balanсе of Power» - в том числе и среди европейских партнеров - лишь затянул войну и
усугубил кризис. Кроме того, отсутствие единодушия в стратегии лишило Европу способности
действовать. Лишь четкая позиция президента Ширака по отношению к сербам, недвусмысленное
вмешательство НАТО и конструктивность американской дипломатии сумели по крайней мере
приблизить Боснию к миру. Именно этот опыт свидетельствует о том, что нам нужна Европа, способная
действовать - как в сфере политики, так и в сфере безопасности.
Для того, чтобы противостоять экспандирующей анархии, есть лишь одна стратегия - интеграции нужно
столько, сколько необходимо и возможно. Ни у одного из мировых регионов нет таких благоприятных
шансов, как у Европы, и мы обязаны сделать все, чтобы не упустить эти шансы!
Той же логикой нам следует руководствоваться и при расширении Европейского Союза. Тут мне
хотелось бы вновь напомнить слова Вацлава Гавела: «Если мы не стабилизируем Восток, то Восток
дестабилизирует нас.» Эта логика начинает встречать понимание и в западных и южных
странах-участницах Европейского Союза, ибо сейчас в среднеземноморском регионе приходится
сталкиваться с аналогичными проблемами. Европейская безопасность неделима. Нестабильность
Восточной Европы несет в себе угрозу и для Франции, а нестабильность в Средиземноморье несет в
себе угрозу и для Германии. И география, и некоторые из связанных с нею прежних геополитических
подходов теряют свое значение перед лицом действующих ныне интернациональных факторов риска
для европейской безопасности.
С каждым днем становится все очевиднее, что стабилизация средиземноморского региона является
серьезным вызовом Европе, в котором сочетаются внешне- и внутриполитические аспекты, проблемы
культурного и общественного характера. Сколь ни спорны сценарии вроде «clash of civilizations», Европа
должна мобилизовать по отношению к исламу весь потенциал своих интеграционных ресурсов. С точки
зрения как внешней, так и внутренней политики существует лишь одна стратегия миротворчества -
стратегия взаимопонимания. Мировое сообщество будет оценивать Европу по тому, насколько ей
удастся справиться с этой проблемой. От этого будет зависеть не только авторитет Европы, но и ее
влияние на мировую политику и мировую экономику. Было бы абсурдно, если бы Европа отказалась от
интеграционной стратегии как раз тогда, когда остальной мир начинает у нее учиться интеграции.
Пассивный, оборонительный европоцентризм обернулся бы для нас ловушкой, которую мы поставили
бы самим себе.
По этому поводу зачастую можно услышать, что проблемы безопасности - это, мол, забота политической
элиты. Простых немцев или французов, дескать, больше волнуют стабильность марки в собственном
портмоне или гарантированность своего рабочего места в концерне Пешине. Не думаю, что мерилом
всего действительно служат одни лишь экономические интересы. «L intendance suit», говаривал еще
Шарль де Голль, «обоз идет за армией», а не впереди нее. Ведь и правильно: односторонний акцент на
экономике был и впрямь недостатком прежнего ЕС, исправлением которого мы и занимаемся со
времен Маастрихта. Речь не идет опять-таки о политике в ее традиционном понимании. Решающим для
будущего Европы окажется то, насколько она сумеет объединить свои силы в культуре, науке и в сфере
информации.
Да, Европа, действительно, выделяется среди других регионов мира величайшим многообразием
языков, культур, стилей жизни. И все же от античности до наших дней ее единство подразумевало нечто
существенно большее, чем просто географическое понятие. Пожалуй, наиболее ярко выразил эту
мысль Ортега-и-Гасет: « Если составить сегодня опись нашего духовного богатства, то окажется, что
главными из его сокровищ мы обязаны не тому или иному отечеству, эти сокровища имеют
общеевропейское происхождение. В каждом из нас европеец значительно преобладает над немцем,
испанцем или французом. Четыре пятых нашей внутренней собственности является общеевропейским
достоянием.»
Но и без экономики, конечно же, не обойтись; как раз сейчас валютные рынки вновь демонстрируют
нам, сколько серьезно нужно относиться к «обозу» в интересах наших граждан. Экономика по-прежнему
не скупится на убедительные аргументы в пользу того, что интеграция в Европе является объективной
необходимостью. Времена национальных экономик давно миновали. Граждане Германии,
опасающиеся, что валютный союз подорвет стабильность марки, имеют для своих опасений вполне
реальные основания. Однако они должны учесть и то, что стабильность марки обеспечивается сегодня
не только Германским федеральным банком. Эта стабильность зависит и от открытости иностранных
рынков для немецкого экспорта, составляющего 30% валового национального продукта. Причем две
трети всего немецкого экспорта идут опять-таки в европейские страны. Иными словами: стабильность
марки всегда была благом, обусловленным экономической интеграцией Европы.
Уже сегодня мы видим, что национальные интересы в экономической сфере вообще не поддаются
однозначному определению. Позвольте мне попытаться объяснить попросту, о чем, собственно, спорят
эксперты по валютной политике.
Потребитель, имеющий доход от накоплений, положенных на банковский счет под определенный
процент, заинтересован в стабильной или даже завышенно котирующейся национальной валюте, ибо он
в таком случае может приобрести на эту валюту больше товаров. Производитель или наемный
работник, которые получают свой доход от собственной продукции или от рабочего места в экспортной
отрасли, отдают скорее предпочтение «мягкой» или даже заниженно котирующейся национальной
валюте, ибо это удешевляет их продукцию за рубежом, что, в свою очередь, улучшает сбыт и тем
самым гарантирует занятость. На бесчисленных правительственных совещаниях последних месяцев
мы вновь и вновь убеждались, что для «внутренней сферы» нужны совсем иные аргументы, нежели для
внешней. Нельзя пройти мимо проблемы, которая заключается, по известному выражению, в том, что в
груди у большинства людей бьются как бы два сердца - сердце потребителя и сердце производителя.
Другая проблема состоит в том, что на экономической и валютной политике некоторых стран сильнее
сказывается биение сердца производителя, как это временами происходит с США и рядом так
называемых «мягковалютных» стран; напротив, у иных стран, в частности у Германии, ощутимее биение
потребительского сердца. Любая разумная экономическая политика сталкивается с проблемой
гармонизации, объединения этих двух сердец. Ведь на самом деле у реального человека всегда
бывает лишь одно сердце. Поэтому оптимальная валютная политика в равной мере стремится избегать
как завышений, так и занижений, чтобы более или менее сбалансировать интересы потребителей с
интересами производителе во имя общеэкономического блага. Оптимальная стратегия для мировой
экономики заключалась бы в международной координации экономической политики. Для Европы же еще
более оптимальная стратегия состоит в создании европейского экономического и валютного союза.
Могу сказать, что нам грозит, если мы не пойдем вместе этим путем. Нам грозят гонка девальваций,
торговые войны, протекционизм, ренационализация экономической политики, дефляция и, возможно,
даже депрессия. Короче говоря, это стало бы возвратом к 30-м годам. Свидетельством того,
насколько подобная угроза - если мы не воспримем ее всерьез - реальна, служат торговая война между
США и Японией, опасная дефляция в Японии и вызванные ею турбулентности на валютных рынках.
Нельзя закрывать глаза на то, что подобные валютные турбулентности опасны и в Европе для ситуации
с занятостью или для сохранности сберегательных вкладов.
Порасспрашивайте людей в ваших избирательных округах, одобрят ли они подобную игру с огнем.
Убежден, что наши граждане гораздо разумней, чем это может показаться, если исходить из
навевающих европессимизм социологических опросов. Наши граждане вообще зачастую разумнее
экспертов. Дело только в том, чтобы уметь с ними разговаривать ясно и просто.
То же самое относится к проблемам общего жизнеощущения, к вопросам культуры. Французы и немцы,
британцы и итальянцы, испанцы и шведы, датчане и греки уже безотчетно мыслят гораздо более
по-европейски, чем это готова признать национальная политика некоторых стран. Их повседневная
жизнь уже давно несет на себе европейскую печать. Это проявляется и в предпринимаемых
зарубежных поездках, и в приеме иностранных туристов у себя дома, и в ассортименте товаров каждого
магазина, и в новых гастрономических привычках, и в модах, и в искусстве, и в науке. Это проявляется
особенно в международных молодежных контактах, которые становятся все более сами собой
разумеющимися. Это не означает, что не нужно содействовать организации подобных контактов, но мне
хотелось бы подчеркнуть, что здесь все чаще действует принцип самоорганизации. Итак, на вопрос:
«Почему Европа?» - ответ есть: Потому что уже возникла общеевропейская культура; потому что на
Западе европейского континента ее не хотели бы утратить, а на Востоке вновь появилась свободная
возможность хранить это общекультурное достояние и преумножать его. Даже применительно к столь
жарко дискутируемому «внутреннему объединению Германии» общеевропейская культура может стать
своего рода «сокращением пути». Во всяком случае, многочисленные встречи с молодежью, которые
происходят у меня почти ежедневно, свидетельствуют о том, что она уже широко пользуется этим
«сокращением пути».
Тому, кто ответил на вопрос «Почему Европа?», легче дать ответ на вопросы «Каким образом" и «Для
кого?». Поэтому буду немногословен.
Сначала о вопросе «Каким образом?».
Будучи немецким специалистом по конституционному праву я, разумеется, уже в силу этого
обстоятельства являюсь сторонником того политическо-организационного формирования, название
которого начинается на букву «ф» и о котором, как вы знаете, теперь не принято говорить в связи с
дебатами о европейском вопросе. Видно, некоторые табу «политической корректности» добрались и до
этой сферы.
Как бы то ни было, я до сих пор считаю вышеупомянутое организационное формирование, название
которого начинается на букву «ф», одной из лучших находок политической истории - от союза городов
времен греческой античности до намечающегося решения боснийской проблемы мирным путем.
Федерализм (ну вот, это слово все-таки невольно сорвалось у меня с языка) является
противоположностью централизму, он даже служит - как это явствует из послевоенной истории Германии
- методом децентрализации. Федерализм не должен отпугивать англосаксонских европейцев. То
обстоятельство, что закоренелый централист Александр Гамильтон, будучи соперником Томаса
Джефферсона, основал в 1791 году свою партию и назвал ее «Federalist Party», дает повод упрекнуть
разве что Гамильтона, но уж воистину никак не федерализм. С другой стороны, федералистские
процедуры принятия решений позволяют достичь той рациональности и эффективности, которыми
всегда так дорожила великая традиция французской государственности. Ничто не мешает отечествам
объединиться в федерацию, продолжая оставаться отечествами. Ведь и я, к примеру, баварец, что не
мешает мне быть германским Федеральным президентом. Думается, и в ушах федералиста
характеристика Европы как «patrie des patries» звучит прекрасно. В конце концов, не немецкие же
партикуляристы первыми ввели в обиход понятие «Соединенных Штатов Европы», которого я даже не
упоминаю; нет, это были такие великие французы, как Сен-Симон и Виктор Гюго. Ничто не понуждает
членов Еропейского Союза - я говорю это совершенно серьезно - отдать предпочтение именно
швейцарской, американской, тем более германской модели федерализма. Бесспорно есть
утешительная возможность придумать иные, абсолютно новые варианты. Вот в чем заключается,
по-моему, одна из важнейших задач и один из существеннейших шансов для Европейского парламента.
Именно парламенту надлежит вести дебаты о будущей политической организации Европейского Союза.
Вот где должен заявить о себе суверен Европы, если ему вообще суждено реальное существование. И
чем больше он будет заявлять о себе, тем более реальным будет его существование.
Урока скромности, преподанного Боснией нам, европейцам, должно хватить, чтобы осознать три
момента, которые помогут нам выработать единый подход к совместной внешней политике и политике
безопасности.
Во-первых: единогласные решения производят на окружающий мир гораздо более действенное
впечатление, нежели решения, принятые незначительным большинством и несущие на себе печать
внутриевропейских разногласий.
Во-вторых: с другой стороны, лучше уж принимать решения незначительным большинством голосов,
чем не принимать вообще никаких решений, ибо в таком случае судьбы Европы будут решаться иными
силами, а нам придется лишь надеяться на соответствие принимаемых решений нашим собственным
чаяниям. Как правило, это так и будет, когда речь идет об американских решениях. Что бы и кем бы ни
говорилось, а США остаются и «европейской державой», и мы должны радоваться сему
обстоятельству. Правда, мы не всегда сможем требовать от американцев, чтобы они таскали для нас
каштаны из огня.
В-третьих: решимость брать на себя бремя лидерства и мужество при необходимости пересматривать
собственную позицию по-прежнему служат для великих наций лучшим способом не оставаться в
меньшинстве в ходе формирования европейского мнения по тем или иным вопросам.
Второй урок дают нам нынешние валютные пертурбации. Этот урок имеет двоякий смысл.
Во-первых: валютный союз немыслим без союза политического. Тут я могу лишь поддержать
президента Федерального банка Титмайера.
Во-вторых: публичные расхождения во мнениях о достижимости валютного союза в установленные
сроки, а также о выполнимости критериев для вступления в него некоторых стран могут нанести ущерб
не только валютному, но и политическому союзу. Тут я от всей души поддерживаю премьер-министра
Жюппе.
Тот факт, что я выражаю полную поддержку в обоих случаях, вовсе не означает, что я вообще склонен к
диалектическому мышлению. Мне лишь кажется крайне необходимым расширение кругозора. Когда
кто-то слишком ограничивается определенным сегментом - этот берет на себя одно, а тот другое , - то
это чревато самыми серьезными опасностями для Европейского Союза.
Тем самым я подхожу к вопросу - «Для кого?», собственно, мы хотим объединить Европу. На него вряд
ли можно ответить где-либо определенней, чем в Европейском парламенте. Нам не нужна Европа
брюссельских технократов, равно как и Европа столичных политических элит.
Дамы и господа, их традиционная конкуренция грозит обернуться гипертрофией честолюбий со всеми
вытекающими гипертрофированными последствиями. Долговечная, единая и демократическая Европа
сможет возникнуть лишь тогда, когда она осознает себя Европой своих граждан, т.е. когда она реально
станет таковой, а не просто продекларирует это.
В Вашей первой речи, произнесенной 15 месяцев тому назад, дорогой господин Хэнш, Вы сказали, что
идея Европы должна завоевать сердца и умы людей. Пожалуй, вы обозначили важнейшую задачу
современности. Европейский Союз сможет развиваться лишь тогда, когда он будет принят гражданами
ЕС, когда его идеи будут наполнены жизнью, когда он займет прочное место в душах людей. Для этого
необходимо стать ближе к людям, они должны лучше представлять себе происходящее, европейский
процесс должен получить больше демократической легитимности. Мне хотелось бы подчеркнуть то, что
зачастую подвергается общественной критике и критике, по-моему, справедливой: европейское право
слишком рассеяно, оно слишком трудно для понимания, слишком технократично, а - главное - слишком
тяготеет к перфекционизму. Я не берусь судить, отчего так происходит и кто тут виноват, но даже если
бы виновный был найден, это не смогло бы оправдать самого положения дел. Короче говоря: все это
слишком отдалено от человека. Необходимо срочно консолидировать и во многих случаях опрозрачнить
союзный договор и всю совокупность юридических норм, созданных Советом и Комиссиями союза -
только надо сделать это без новых догматических дебатов, к которым так склонны европейцы.
Я действительно вполне понимаю наших граждан в их сложном отношении к Европе. Но ведь кризис
доверия затрагивает не только Европу, он касается всех крупных организаций, в том числе и крупных
национальных организаций. Нам нужен прогресс, но нельзя и взваливать на наших граждан слишком
многое. Европа должна расти постепенно, чтобы соразмерно этому успевало расти доверие.
Прежде всего нам необходимы четкие ориентиры, т.е. мы должны сами знать, чего же мы хотим.
Европа не может позволить себе экспертократического застоя. Нам нужен динамизирующий импульс
политических дебатов. Только активная дискуссия о проблемах будущего, которые волнуют людей, даст
нам шанс приблизить европейский процесс к людям. Ибо, что ни говори, а большинство из проблем
будущего у нас общие, как бы ни были различны их структурные или правовые предпосылки.
Мне хотелось бы вкратце наметить шесть вопросов, чтобы моя мысль стала более понятной.
Во-первых:
Как мы относимся к переменам в сфере занятости, обусловленным глобализацией рынков и
процессами становления информационного общества? Отдаем ли мы себе до конца отчет в том, что не
смотря ни на что массовая безработица не является для нас неотвратимым злом? Понимаем ли мы
шансы динамичной экономики, в которой доходы от внедрения новых технологий станут источником для
создания новых рабочих мест?
Во-вторых:
Сознаем ли мы свою ответственность перед теми, кто не сможет выдержать высокого темпа
инноваций? Достаточно ли мы изучили все рациональные - в том числе и неконвенциональные -
предложения по разумной трудовой реинтеграции тех людей, которые пострадали от долговременной
безработицы?
В-третьих:
Как мы обеспечим будущее для наших систем социальной защиты? Осознали ли мы, что мы рискуем их
защитной функцией, ставим ее на карту, когда раздуваем расходы на решение социальных проблем, не
задумываясь о реальности их финансирования? Готовы ли мы здесь к конкуренции лучших идей,
наилучших решений, которые может предложить любая из стран Европы?
В-четвертых:
Все ли мы сделали для того, чтобы дать нашей молодежи, нашему ценнейшему капиталу будущего,
подлинный шанс для жизни с помощью образования - образования правильного, такого, которое
действительно необходимо молодежи? Достаточно ли мы вкладываем средств в науку и научные
исследования, т.е. в решающие источники технических и общественных инноваций?
В-пятых:
Сойдутся ли экономика и экология в понимании того, что охрана окружающей среды не обязательно
покупается ценой отказа от технического прогресса и экономического роста? Осознаем ли мы, что
конечны лишь природные ресурсы, но отнюдь не человеческие знания и что новое знание, опираясь на
экономический рост, поможет нам решить одновременно как экологические, так и социальные
проблемы?
И, наконец, последнее:
Достанет ли нам мужества отстоять перед лицом вызовов, которые бросаются нам из будущего, то, что
составляет секрет успеха ЕС, а именно открытое свободное общество? Вполне ли нам ясно, что только
открытое свободное общество служит источником творческой энергии, необходимой нам для решения
наших проблем?
Мне хотелось бы завершить мое выступление словами одного восточного европейца и одного
британца, которые по-моему замечательным образом взаимодополняют друг друга. Восточный
европеец утверждает: «Европа переживает период неуверенности. Это пойдет ей на пользу. От
излишней самоуверенности глупеют.» Британец считает: «Европа в сомненьях? - Наш несомненный
выбор - Европа!»
Именно так и обстоит дело.



В рамках Германо-Французской оси и Германия и Франция в ходе европейской интеграции решают помимо неких общих или глобальных задач, решают также и свои собственные национальные задачи и именно потому, франко-германский союз является устойчивым. Каковы же выгода для Германии и для Франции от образования Европейского Союза? Германия благодаря образованию ЕС получила во-первых внешне-политическую стабильность. Это особенно важно для Германии, ибо в течение 20-го века дважды с территории этой страны начинались мировые войны. Естественно, что все европейские народы с подозрением смотрели на объединение Германий и на рост германского фашизма внутри этой страны, в конце 80-х, начале 90-х годов.
Кроме того, не для кого тайной в Европе не были различные варианты дальнейшего развития Германии, о которых мы уже говорили. Таким образом, образование Европейского Союза успокоило Европу и обеспечило Германии нормальные внешнеполитические условия для спокойного развития. За счет нормальных спокойных внешних условий для развития Германия получила возможность, прежде всего, решить проблему интеграции Восточной Германии в состав единого национального тела.

Программа по интеграции бывшей Германской Демократической Республики в состав объединенной Германии, эта программа крайне дорогостоящая. Стоимость этой программы оценивается разными экспертами по-разному, смотря, какая методика подсчетов применяется, однако, как правило, принято считать, что в течение 10 лет ежегодно Западная Германия на проблемы интеграции Восточной Германии тратит порядка ста миллиардов марок, по другой методике говорят ста миллиардов долларов. Таким образом, Германия уже потратила на интеграцию бывшей ГДР в свой состав порядка 600-800 миллиардов долларов. Можно себе представить, какие огромные средства вложены из ресурсов Западной Германии во всего лишь 16-ти миллионное по численности населения бывшее Восточно-европейское государство. Отдача от этих огромных инвестиций для Германии настанет не сразу, реально ожидается, что восточногерманские области, то есть земли начнут давать реальную отдачу для всей германской нации только через 10-15 лет после начала программ по интеграции, то есть где-то примерно после 2000 года. Колоссальная нагрузка на германский народ, на германскую экономику. В результате Маастрихтских соглашений и одновременно сохранения системы безопасности в Европе, которая опирается на НАТО и на пусть не очень явные, но косвенные европейские оборонительные структуры, благодаря этому Германия не нуждается на значительные траты на свою оборону.

С одной стороны окончание холодной войны и поддержание мира в Европе, прежде всего силами большого НАТО, в основе которого США, выгодно Германии, ибо высвобождает огромные ресурсы для мирных отраслей экономики, с другой стороны, Германия должна провести крупную широкомасштабную конверсию промышленности и конверсию всей своей экономики. Ведь обе Германии в течение всего послевоенного времени являлись прифронтовыми государствами, и потому вся экономическая инфраструктура обеих Германий была высоко милитаризована. Конверсия это высоко милитаризованной структуры, конверсия экономик обеих Германий требует времени и огромных инвестиций. Маастрихтские соглашения обеспечили Германии внешне политическую стабильность, обеспечили безопасность и таким образом обеспечили возможность для того, чтобы совершить крайне дорогостоящую конверсию своей промышленности и всей своей экономики.

Немаловажным фактором является также то, что в результате европейской интеграции открылись особые возможности для роста ряда именно германских корпораций, которые получили возможность, вырасти в рамках единого европейского рынка до уровня как минимум европейских корпораций. Но более внятно мы видим это на примере Фольксвагена, который в течении менее чем 10 лет, после Маастрихта превратился в фактического монополиста в своей производственной нише в рамках Европы из крупной германской корпорации, каковой он был до Маастрихта. Не во все сферах Германия может стать базой для формирования крупных европейских корпораций, но в ряде отраслей, ключевых для Германии отраслей это оказалось реально.

Таким образом, германские производители в рамках Европейского Союза получили возможность для дальнейшего роста, для дальнейшего развития, для дальнейших перспектив. Европейская интеграция влекла за собой еще один крайне выгодный для Германии момент. Поворот Германии на Запад от идей Балтийско-Черноморского Союза или же нового Ропалло как союза Германии и России, поворот Германии на Запад влек за собой неизбежное падение промышленного производства в Восточной Европе и в бывшем Советском Союзе. Именно Германия должна была бы быть главным инвестором на Востоке Европы или в России, в случае реализации идеи БЧС либо Нового Ропалло.

Однако те средства, которые могли прийти из Германии на Восток Европы, именно эти средства оказались скованы в ходе европейской интеграции внутренними европейскими интеграционными программами. А без инвестиций с Запада в производственную сферу, прежде всего, естественно, что в бывшем Восточном блоке и, прежде всего в Советском Союзе настал экономический спад, и таким образом именно германские корпорации ощутили наибольшую выгоду от уничтожения конкурентов. Ибо не Франция граничила с высокоразвитыми в промышленном плане регионами Восточного блока, не Англия и не Италия, а Германия. Падение высокотехнологичных производств и просто крупной промышленности в Чехословакии, Польше, Венгрии, на Украине, в России открыли возможности и перспективы, прежде всего для германских производителей. Причем плюсы от появления целого комплекса на восточных границах Германии, которые оказались не в состоянии конкурировать с германской промышленностью, плюсы от этого падения Востока ощутили не только крупные германские корпорации, но и массы среднего и мелкого бизнеса Германии.

По сути, в восточноевропейских странах, которые прилегают к Германии, господствует именно германский капитал и остатки крупного промышленного производства в Чехии, Словакии, Венгрии и Польше, в той или иной степени ориентированы ныне на Германию. Уже в начале 90-ых годов в ходе Маастрихтского процесса подобное развитие можно было смело спрогнозировать.

Наконец, падение перерабатывающей промышленности на территории бывшего Восточного блока открывало и исторические перспективы перед Германией на будущее, быть может на отдаленное будущее. Ибо единственный продукт, который Восток может дать постиндустриальному Западу Евразии, единственное, что может дать бывший Советский Союз Европейскому Союзу это промышленное сырье России и Средней Азии. А обойти территорию Германии в потоке промышленного сырья из России не в состоянии. Германия это тот регион Европейского Союза, который извлекает выгоды от наращивания экспорта русского сырья на Запад в первую очередь.

Некоторое вспомогательное значение имеет также тот факт, что ослабление экономик и политической устойчивости и независимости восточноевропейских государств до индустриализации усиливает не только экономическую зависимость или экономическое притяжение восточноевропейских государств к Германии, но и усиливает политическую зависимость восточноевропейских стран, прежде всего от Германии. В Европе возник даже особый термин "германский сад", который применяется к группе восточноевропейских государств, бывших союзников Советского Союза - к Польше, Германии, Чехии, Словакии, Венгрии. Эти государства считаются странами, которым Германия оказывает покровительство. Таким образом, процесс европейской интеграции обеспечил Германии стабильные восточные границы в виде ориентированных на Германию слабых восточноевропейских государств, восточное своеобразное предполье Германии, будущую зону новой волны германской экспансии на Востоке.

Интересно, что симпатии тех сил, что в конце 80-ых годов мечтали о Балтийско-Черноморском Содружестве или об иной комбинации союза средне европейских государств и Германии против России и Атлантических стран, оказались прекрасным капиталом для формирования в постмаастрихтской Европе целого комплекса государств, зависимых от Германии. Притом, что Германия не приобрела в новой объединенной Европе некоего гегемонистского статуса. То есть средне европейский национализм оказался не в состоянии обеспечить своим странам националистическую перспективу, перспективу устойчивого развития на базе собственной национал-фундаменталистской идеологии. Реально среднеевропейский национализм мог обеспечить только выход среднеевропейских стран из-под господства Советского Союза. А также - некоторую устойчивость государств в течение нескольких лет перед лицом внутренних экономических проблем, обострившихся в начале 90-ых годов. Вместо величия средне европейские национал-фундаменталисты привели свои народы к зависимости. Однако теперь, старший брат расположен не на Востоке, а на Западе.

Побочным плюсом от Маастрихтской интеграции для Германии выступает внутриполитическая стабильность. Дело в том, что на территории Германии до 10% населения составляют не немцы, а послевоенные эмигранты, оказавшиеся в этой стране в основном в силу экономических причин. Реализация либерального сценарий европейской интеграции позволила остановить рост германского неонацизма, который имел место в начале 90-ых годов и таким образом миллионы турок и восточноевропейцев в Германии не стали тем детонатором, который мог бы взорвать внутриполитическую стабильность этой страны. Особо важно для Германии то, что внутриполитическая стабильность была сохранена в условиях сложного процесса интеграции восточногерманского общества в единый германский механизм.

Только благодаря сохранению стабильности Германия сумела устранить от власти в Восточной Германии сложившийся в послевоенное время правящий класс и интегрировать ГДР в состав единой Германии. Интеграция ГДР в состав объединенной Германии произошла на базе быстрого формирования нового, собственно германского правящего класса или лучше сказать за счет распространения власти на Восточную Германию тех правящих групп, которые сформировались в Западной Германии в послевоенный период.

Либеральная интеграция, Маастрихтская интеграция позволила Западной Германии без особых проблем провести декоммунизация и декагэбизацию восточногерманского общества. И, наконец, последнее, очевидно важным фактором для Германии является возможность обойтись без коренной ломки всей идеологической и культурной традиции, наработанной западногерманским обществом в послевоенный период. Германии не понадобилось отказываться от антинацистских традиций, которые были характерны для западногерманского общества в послевоенный период.

Иными словами, Маастрихтская интеграция позволила Германии в обмен на отказ от борьбы за статус сверхдержавы, в обмен за отказ за повышение своего политического статуса сконцентрироваться на внутренних проблемах, связанных в первую очередь с интеграцией бывшей ГДР. На переходе к новому уровню научно-технического прогресса большей части своей промышленности. В некоем смысле Германия участием в Европейской интеграции в ее Маастрихтском варианте просто оплатила Европе свое объединение.


Французский универсализм - локомотив евроинтеграции

Если Германия в конце 80-х, начале 90-х годов имела какие-то серьезные варианты для незападной новой своей ориентации, то Франция таковых вариантов не имела. И для Франции формирование единой Европы, заключение Маастрихтских соглашений имело больше значений, имело больше плюсов, чем для Германии. Главный плюс для Франции заключается в том, что Европа не раскололась на прогерманскую и антигерманскую части вновь, как уже дважды, повторюсь, было в 20-ом столетии. В случае нового раскола Европы именно Франция оказывалась вновь на линии огня. Вероятно, французский народ и французские политики сумели сделать нужные выводы из своей истории и сделали все возможное, чтобы сохранить те союзнические и дружеские отношения с Германией, которые сложились у Франции в послевоенный период. И усилить связку Франции и Германии, усилить ось германо-французскую в Европе и не допустить нового раскола в Европе. Каковы были конкретные плюсы Франции от Маастрихтских соглашений?

Подобно Германии, после Маастрихта Франция пожала свои плоды от политической стабилизации Европы, от прекращения холодной войны. Подобно Германии, Франции было необходимо некоторое время на демилитаризацию, на конверсию своей экономики и всей социально-экономической структуры. Маастрихт дал это время Франции. Подобно Германии, Франция нуждалась в технологической модернизации своей промышленности в переходе к новому витку научно-технической революции. Маастрихт дал время Франции на проведение технологической модернизации своей промышленности. Уберег Францию от необходимости тратить дополнительные силы на военные нужды, на нужды своей безопасности, в случае если бы произошел новый раскол Европы на две части.

Однако европейская интеграция по маастрихтскому варианту имела некоторые специфичные плюсы, характерные, прежде всего для Франции, точнее плюсы, которые пожала пержде всего Франция. Дело в том, что инвестиционные ресурсы Германии, как более мощной экономической единицы, нежели Франция в Европе, экономические ресурсы Германии все 90-ые годы, и вероятно ближайшие 5-10 лет, непременно будут скованы проблемой интеграции Германской Демократической Республики и деятельностью Германии в прилегающих к ней восточноевропейских государствах. В этом смысле германский капитал не представляет большой угрозы для французский корпораций в рамках единого европейского пространства.

Имеет значение также то, что и Франция и Германия являются основными донорами процесса европейской интеграции. Например, фонды, региональные программы Европейского Союза или тем более программа становления единой денежной единицы "евро" Европейского Союза финансируется в первую очередь Францией и Германией, примерно по 30% бюджета ЕС обеспечивается Францией и около 30% Германией. Это означает, что Германия тратит огромные средства не только на интеграцию с Германской Демократической Республикой, но и на общую программу европейской интеграции. Франция же своей ГДР не имеет и тратится только на единую Европу.

Но к деятельности в рамках единого европейского экономического пространства французские корпорации оказались подготовлены, вероятно, лучше, чем Германия, или, по крайней мере, не хуже. Дело в том, что в отличие от Германии, Франция в конце 80-ых годов обладала социально-экономической структурой, которая была основа на господстве французской экономики примерно 500 финансово-промышленных групп, разных видов. Франция представляет собой унитарное государство, а не федеративное как Германия и потому степень концентрации производства во Франции в целом выше, нежели в Германии и степень связи производства с центральной политической властью во Франции также выше, нежели в Германии. В этом плане французские корпорации как более крупные оказывались в рамках открывающегося единого экономического пространства Европы ну в некоем смысле в лучшем положении, чем Германия, чем германские конкуренты, чем германское правительство.

Германская экономика была втянута в две очень дорогостоящие программы, а именно интеграция ГДР и финансирование единых европейских программ, здесь можно также добавить, что Германия оказывала очень сильную экономическую помощь Советскому Союзу и России впоследствии, то есть, оплачивала своим объединением не только Западу, но и Востоку. Французские корпорации, в отличие от немецких имели в объединяющейся Европе и более мощный изначальный потенциал, и организационный. Имели у себя в тылу правительство, которое не было сковано столь тяжелыми задачами по объединению страны. А значит, на едином европейском рынке французские корпорации имели шансы достичь монопольного положения, быть может, в целом больше, нежели германские или, по крайней мере, хоть какие-то шансы.

Кроме того, единые европейские интеграционные программы в той части, в которой они касались выравнивания уровня экономического развития слаборазвитых стран и регионов касались, прежде всего, тех территорий, которые входили или входят в сферу интересов именно французских корпораций. Ведь самыми слаборазвитыми регионами Европы являются Португалия, Испания, Греция, Ирландия, Южная Франция, Южная Италия. Бывшая ГДР в целом не подпадает под программы выравнивания уровня развития стран ЕС, ибо этот регион выравнивается, прежде всего, за счет усилий Западной Германии.

То есть германские и французские деньги на европейские программы способствуют улучшению уровня развития, прежде всего, южно-европейских государств, прежде всего государств и регионов в акватории Средиземного моря, усиление емкости рынков Испании, Португалии, Греции открывает возможности для роста экспорта в эти регионы не германских корпораций, а, прежде всего французских. Конечно, процесс противоречив, но, прежде всего, выигрывают именно крупные французские корпорации, французские производители высоких технологий. То есть за счет денег Германии ставится на ноги то экономическое пространство в Южной Европе, на котором пасутся в основном французские промышленные гиганты.

Естественно, что Франции был выгоден процесс Маастрихтской интеграции Европы. Не менее важен для Франции и, скажем так, внешне европейский аспект интеграции. Дело в том, что в отличие от Германии, Франция обладала и обладает значительной сферой влияния в странах третьего мира, и, прежде всего в тех государствах, которые ранее являлись колониями Франции. В целом крупный массив бывших французских колоний расположен в Африке, прежде всего в тропической Африке, и в южной и восточной частях побережья Средиземного моря. Формирование мощного Европейского Союза, или может быть лучше, предотвращение нового раскола Европы на германскую и антигерманскую части Европы, высвободило дополнительные французские ресурсы для усиления своей активности в Африке и в регионе Средиземного моря. Это имеет особое значение для Франции, ибо и в семидесятые годы, и в восьмидесятые, Франция столкнулась, прежде всего, в Африке с очень активной конкуренции со стороны американских корпораций.

Некоторое значение для Франции играл также факт падения советского влияния в бывших французских колониях. Франция сумела "вернуться" в некоторые из своих бывших колоний, откуда ее вытеснил Советский Союз. Как частный случай выгод, которые получила именно Франция в процессе Европейской интеграции можно рассматривать ситуацию в Алжире и во всем регионе Северной Африки. Дело в том, что в конце 80-х гг. весь исламский мир находился в стадии глубокого брожения. В ряде государств исламские фундаменталисты активизировались настолько, что страны оказались на грани гражданской войны. В некоторых государствах исламские фундаменталисты имели все шансы на взятие власти. Напомним, что в 1980 году победила исламская революция в Иране. Все 80-е годы Иран вел тяжелую войну с Ираком. В этой войне Ирак в целом потерпел поражение. Под влиянием Ирана или точнее иранского примера фактически победили исламские фундаменталисты в Судане.

Во всех арабских государствах исламские фундаменталисты создали свои мощные подпольные структуры, а в Турции их влияние было столь велико, что только военный переворот 1980-го года сумел приостановить рост исламского фундаментализма в этой стране. Для подавления исламских фундаменталистов в Сирии были использованы вооруженные силы. Боевые действия с исламскими фундаменталистами вокруг Алеппо в Сирии вполне можно рассматривать как эпизод кровопролитной гражданской войны, пусть и скоротечной. И это чудо, что в Сирии исламский фундаментализм был остановлен силами правящего президента.

В Египте исламские фундаменталисты убили президента страны Саддата и фактически контролировали прилегающую к Судану южную часть страны. Ислам, особенно в виде исламского фундаментализма особенно быстрыми темпами в 80-е гг. распространялся в тропической Африке, то есть, прежде всего, в зоне традиционного влияния Франции. Голод, который переживала в 70 - 80-е гг. Тропическая Африка усиливал симпатия народа к исламу. Эфиопия находилась в стадии кровопролитной гражданской войны, в которой против правительства вели боевые действия, прежде всего два исламских народа: эритрейцы и тиграи. В конце концов, исламские фундаменталисты и они же националисты в Эфиопии победили. Зона влияния ислама в Восточной Африке распространилась южнее границ Судана.

Однако самая сложная ситуация для Франции сложилась на территории Алжира. В конце 80-х гг. исламское движение в Алжире достигло столь высокого уровня развития, что именно в Алжире исламские фундаменталисты имели все шансы взятия власти. И буквально на следующий год после заключения Маастрихтских соглашений в 1992 г. в ходе свободных демократических выборов уже в первом туре парламентских выборов в Алжире исламские фундаменталисты набрали относительное большинство и имели все шансы в ходе второго тура взять власть в этой стране демократическим путем. Дабу предотвратить исламскую революцию в новой стране, алжирские военные произвели военный переворот. Страна вверглась в состояние кровопролитнейшей гражданской войны, которая тянется до сих пор. В ходе этой войны с 1992 г. погибло от 50 до 100 тысяч человек. Для Франции победа исламской революции в Алжире была чревата особенно большими проблемами. Проблемы Франции от победы исламистов в Алжире очевидны, однако их стоит перечислить.

Прежде всего, Франция получила бы именно на свои территории миграцию значительной части противников исламских фундаменталистов. Традиционно Франция обладала и обладает высоким влиянием в этой бывшей своей колонии. После падения Советского Союза естественно, что алжирские военные и просто союзники, и просто сторонники светского пути развития своей страны вновь обратили особое внимания на Францию. Приход к власти исламских фундаменталистов в Алжире был чреват миграцией во Францию от 1 до 3 миллионов алжирцев. Как бы ни были приязненно настроены алжирцы к Франции, однако приток на территорию Франции столь значительного количества мигрантов-мусульман не мог бы не дестабилизировать политическую ситуацию в этой стране, по крайней мере, в южной части Франции, где и так находится значительное количество мигрантов-мусульман.

В некоторых городах южной Франции количество мусульман уже тогда приближалось к количеству французов. Наиболее сложной ситуация в этом плане была и остается в Марселе, наиболее крупном французском городе на средиземноморском побережье. Безусловно, столь большое перемещение части эмигрантов на территорию Франции вовлекло бы Францию в так или иначе политическое противостояние в Алжире, просто это противостояние переместилось бы из Алжира на территорию Франции.

С другой стороны, победа исламского фундаментализма в суннитском Алжире открывала возможности для экспансии исламской революции и в соседние страны. Причем победа исламской революции в суннитской стране, в отличие от победы в шиитском Иране, открывала особенно серьезные перспективы для экспансии исламского фундаментализма как принципа построения политической системы мусульманского государства.

Ведь практически все исламские страны являются суннитскими. Суннитская исламская революция открывала возможности для успешного экспорта своих идей и своих бойцов, прежде всего на территорию Марокко, Туниса, Египта, то есть в основном на территорию зоны традиционного влияния Франции. Так или иначе, а даже если бы исламские фундаменталисты и не победили в Тунисе, Марокко или Египте, однако эти страны превратились бы в зону политической нестабильности надолго. А потери, прежде всего экономические потери от превращения Северной Африки в зону политической нестабильности несла бы в первую очередь Франция, ибо именно там, в этих странах, находится зона интереса крупных французских корпораций. Например, в Алжире разработки газа и нефти находятся в значительной степени в руках французских корпораций.

Кошмарный сон исламской революции в Северной Африке мог быть дополнен экспортом исламской революции в Тропическую Африку. Быстрый рост ислама и связанных с фундаменталистами сил в Нигерии, Нигере, Мали, Чаде, иных странах тропической Африки мог вылиться в крупное политическое движение во главе с фундаменталистами. Наиболее велики были успехи фундаменталистов на африканском направлении в Судане, где исламский север ведет сложную перманентную войну против христианского и языческого юга. Успех на территории Эфиопии исламских движений против марксистского режима президента Менгисту Хайле Мариама был предопределен падением Советского Союза. А, значит, уже только за счет успеха в Эфиопии, влияние исламского фундаментализма в Африке возрастало.

В случае же победы в Алжире исламской революции было неизбежно распространение исламской зоны революции на юг от Сахары, прежде всего на территорию Нигерии, Нигера и других стран Тропической Африки, где также было сильно традиционное влияние Франции и находились и находятся значительные интересы французских корпораций. То есть Франция была кровно заинтересована в таком развитии политической ситуации в Европе, которое бы высвободило французские ресурсы для предотвращения исламской революции в Северной Африке и для сохранения французского присутствия в Африке как таковом.

Европейская интеграция в Маастрихтским варианте, когда за счет немецких денег происходит усиление Южной Европы, играет на руку Франции еще в большей степени, нежели просто гарантированная западная граница и стабильная безопасность в Европе. Немецкие деньги, или может быть их можно назвать панъевопейские деньги, не только усиливают экономически юг Европы. Юг Европы усиливается и политически, так как те же богатые, сильные Греция, Италия, они являются не только зоной для особой активности для французских корпораций, не только все более емким рынком, но и все более сильными политическими союзниками Франции в деле предотвращении исламских революций в мусульманских странах Северной и Тропической Африки.

Маастрихтская интеграция позволила также французским корпорациям не только усилиться в Южной Европе, да и в масштабе всей Европы, но и усилить свои позиции в тропической Африке. То есть нарастить мощь нефтяных, прежде всего сырьедобывающих структур, таким образом, чтобы эти структуры, эти корпорации стали более явственно конкурентами американских корпораций в масштабе всей планеты. И воочию заметно, что после заключения Маастрихтских договоров в зоне влияния Франции, в Тропической Африке, не происходило серьезного усиления позиций США и американских корпораций. Проамериканские перевороты в зоне влияния Франции в Африке в 90-х гг. не были удачными. Не происходило и крупномасштабного вторжения американских корпораций в зону влияния Франции. Исключением можно считать только Руанду, Бурунди. Только в том регионе вспыхнули гражданские войны, которые сопровождались противоречивыми процессами усиления то французского, то американского влияния в регионе. Однако Руанда, Бурунди, Заир - это все-таки зона второстепенных интересов в Африке.

На побережье Гвинейского залива подобных антифранцузских процессов не было, чего не скажешь о 70 - 80-е гг., когда зона влияния Франции в Африке сокращалась с каждым годом. Надо отметить, что стратегическая устойчивость именно Франции в рамках Европейского Союза после Маастрихтских соглашений была обеспечена также и за счет наращивания мощи французских добывающих корпораций. Дело в том, что Германия, обладая крупными мощностями и большими достижениям в перерабатывающей промышленности не обладает крупными сырьевыми корпорациями и не обладает зоной влияния в богатых сырьем регионах "третьего мира". Потому Германия - это просто огромный сборочный цех Европа, производитель технологий в перерабатывающей промышленности, но не независимая или неустойчивое социально-экономическое целое.

В ходе Маастрихтской интеграции Германия не получила возможностей к созданию собственных сырьевых корпораций и приобретению независимого от Франции, Англии или США ареала влияния в богатых сырьем регионах Третьего мира. Пока Германские деньги тратились на ГДР и на европейскую интеграцию, на удержание евро, к примеру, Франция могла сконцентрировать свои усилия на наращивание мощи своих нефтедобывающих корпораций и даже на восстановления своих газодобывающих структур. Прежде всего, это усиление Франции связано с освоением алжирских месторождений газа. Освоение алжирских месторождений газа, проведение газопровода из Алжира через Марокко в Испанию, Португалию в Южную Францию является одним из приоритетных проектов ЕС в области топливно-энергетического комплекса.

Однако непосредственные выгоды от реализации этого проекта получает Южная Европа и, прежде всего Франция. Ибо в Алжире активны, прежде всего, французские нефтяные корпорации, так же как и в Марокко. Плюс от прихода алжирского газа получает, прежде всего, Южная Европа и даже территория Франции. Наконец, вся объединенная Европа работает на предотвращение исламских революций в Алжире, Марокко, Тунисе, а выгоды имеет все та же Франция. Алжирский проект принципиально отличается, например, от Ямальского проекта, когда два, а в будущем и более газопровода тянутся в Европу, и, прежде всего в Германию из России. Все-таки Алжир - это не Россия,

Или может быть правильнее сказать - Россия - это не Алжир и проведение газопровода через Беларусь, Польшу в Германию не адекватно в политическом плане проведению газопровода из Алжира во Францию. Все же Германия не в состоянии контролировать Россию и германия не садится силами своих корпораций на ямальские месторождения газа. А именно это, то есть, политически контролируя Алжир, помогая правящему светскому режиму выстоять против исламского вооруженного подполья в ходе гражданской войны, делает Франция в Алжире. Французские корпорации садятся на газовые месторождения в Алжире и достаточно эффективно присутствуют в Марокко.

То есть проведение самых различных сырьевых трасс из России в Германию не влечет за собой обретение Германией национальной устойчивости, или устойчивости своего национального ТЭКа относительно кого бы то ни было. Германия по-прежнему остается сборочным цехом, который отрезан от непосредственного доступа к источникам топливного сырья и энергии. А Франция сохраняет высокую долю экономии своей в рамках ЕС и даже за счет распространения своих корпораций на Южную Европу усиливает свою устойчивость, по сравнению скажем с Германией. Германии предстоит экспансия в страны германского сада, которые также не обладают собственным сырьем, то есть Германия просто в ближайшее время будет распространять свою мастерскую, свой сборочный цех, но новые восточноевропейские страны не обретают собственной геополитической устойчивостью.

Еще один момент, выгодный именно Франции, в ходе европейской интеграции заключается в формировании единого энергетического комплекса ЕС и единого ТЭКа ЕС. Дело в том, что пока Германия тратит свои силы на интеграцию ГДР, а потом будет тратить еще большие силы на интеграцию восточноевропейских государств в состав ЕС и в состав своей экономики. Франция за счет европейских программ поднимает уровень развития все-таки более стабильных и более высокоразвитых государств, нежели Чехия или Словакия. Поднимает развитие той же Испании, своей южной части, Португалии, Южной Италии. Тот энергетический комплекс, который концентрируется в Южной Европе вокруг Франции, оказывается потенциально более мощным, чем тот энергетический комплекс, который формируется вокруг Германии в Восточной Европе. По крайней мере, французский комплекс в рамках единой экономики ЕС имеет в некоторых аспектах лучшие перспективы для развития, нежели Германия или весь "германский сад".

Региональная энергетическая устойчивость имеет шансы быть выше, чем в Германии и "германского сада". Но самое главное источники относительно легкодоступного сырья для Южной Европы, расположенные в странах южнее Сахары или Севернее Сахары, требуют меньших политических усилий, нежели обеспечение устойчивого доступа сырья в страны "германского сада" с территорий России и регионов Средней Азии. То есть у стран Южной Европы во главе с Францией руки могут быть развязаны в большей степени для неких активных действий вне Европы, нежели у той же Германии. Германия будет вынуждена чаще оглядываться на Францию при обеспечении своей социально-экономической устойчивости, чем Франция на Германию. К тому же Франция активна, или же Испания, не только в Европе, не только в Африке, но и в других регионах мира. Скажем, усиление Испании под зонтиком Франции влечет за собою автоматически усиление действий испанских и французских корпораций, пользуясь испанскими (и португальскими) возможностями в Латинской Америке.

У Германии же подобных перспектив меньше, хотя бы в силу того, что русское экономическое пространство, или же центрально-азиатское экономическое пространство, на которое надо обратить внимание германским корпорациям, уступает по своей потенции емкости и перспективам, которые имеют сегодня Латинская Америка или даже Африка. Слишком велик комплекс проблем, который надо решать в ближайшее время в Восточной Европе и на территории бывшего СССР, чтобы Германия могла рассчитывать на столь же легкие успехи как Франция, или просто Южная Европа в прилегающих к Южной Европе регионах.

Главная проблема Франции состоит сегодня не в предотвращении исламских революций в Африке и в превращении нового раскола Европы. Эти проблемы Франция с помощью Маастрихта в целом уже решила. Главная проблема Франции сегодня - это конкуренция с США на глобальном уровне, ибо Германия еще долгое время будет концентрироваться, как уже было указано выше, на решение региональных задач, на экономическом росте в Средней Европе. Пока Германия "распространяет опыт интеграции ГДР" на все новые страны Восточной Европы, именно Французским корпорациям, именно Франции, придется нести на себе бремя европейской глобальной активности. В этом плане Франция сделала, вероятно, оптимальный выбор в 1991 г., достигла, вероятно, одной из величайших своих дипломатических побед за всю свою историю, когда добилась заключения Маастрихтских соглашений. За 10 лет Французские корпорации более менее подготовились к деятельности в условиях глобальной конкуренции с американскими корпорациями. Франция сумела сохранить свое лицо высокоразвитой страны и обеспечить переход своей промышленности к постиндустриальной стадии развития.

В глубине своей политическое лидерство (точнее, инициатива) в объединенной Европе, вероятно, находится в руках именно Франции, а не Германии. Хотя если брать мощь национальной экономики, ВНП Франции и ВНП Германии, то германские показатели выше. Однако такой подсчет не адекватен, он не отражает реальной роли Франции в Европе и в ЕС. Когда мы подсчитываем экономическую мощь Германии и при этом отталкиваемся от экономических параметров собственно Германии, объединенной Германии. Однако, подсчитывая же экономическую и прочую мощь Франции нельзя отталкиваться только от национальной территории Франции. Надо отталкиваться от всей совокупности французского экономического и политического пространства, которое включает в себя комплекс ТНК Франции в качестве сил базирования в зоне влияния в Африке и в некоторых других регионах планеты.

И вот в этом смысле, сохранив свою зону влияния, благодаря европейской интеграции в странах Третьего мира, обеспечив своим корпорациям выход на уровень ряда европейских монополий, обеспечив себе усиление влияния в традиционной зоне влияния. Именно Франция сохранила инициативу объединения Европы. Именно Франция выступает реальным локомотивом европейской интеграции, а не Германия. Ибо Германию пришлось в некотором смысле вовлекать в Европейский Союз. У Германии были варианты развития кроме Маастрихтских интеграции, а у Франции не было. Именно Франция, пожалуй, имела наибольшие успехи в процессе европейской интеграции за последние почти 10 лет и, прежде всего от действий Франции далее зависит судьба европейской интеграции в 21 веке. Германия же, повторимся, достаточно предсказуема. Германия, вероятно, будет просто распространяться подобно разливающейся воде по столу на соседние европейские государства, не выдвигая неких новых глобальных геополитических проектов.

Что же, вероятно - это прекрасная ось, или ось прекрасной Франции и трудолюбивой Германии великолепна. Гармоничное сотрудничество Германии и Франции, объединение континентальной Германии и универсальной Франции в гармоничную систему, вероятно, сохраниться. И, как минимум, в первой половине 21 века это объединение будет и далее обеспечивать геополитическую устойчивость ЕС, а также обеспечивать динамичный рост ЕС, и углубление европейской интеграции. Ни Франции, ни Германии ничто в ЕС не угрожает. Европейская интеграция формирует единую Европу. Но в рамках единой Европы продолжают существовать как особые социо-культурные и политические организмы - Германия и Франция, подобно тому, как существовали в качестве особых организмов в рамках большого Советского Союза Россия, Украина, Беларусь или Узбекистан. Пока не исчерпаются ресурсы сотрудничества Германии и Франции, процесс европейской интеграции будет иметь внутреннюю несущую ось, и будет продолжаться.

Пока же не просматривается каких-то серьезных проблем, которые могли бы вызвать раскол между Германией и Францией, ибо в течение 10 лет произошло формирование малого уровня сотрудничества европейских стран, формирование союзного центра, который выгоден и Франции, и Германии и многим другим странам. Обратим внимание и на эти другие страны, на их интересы и их место в европейской интеграции, ибо, несмотря на то, что в Европе есть единая ось, несущая ось европейской интеграции, есть в Европе и другие части локомотива. Каковы они?


Малые страны ЕС

Типологизировать членов ЕС можно по-разному. Как правило, принято выделять слаборазвитые страны и регионы, прежде всего страны в данном контексте, в котором мы ведем речь сейчас и высокоразвитые страны и регионы.

Среди слаборазвитых стран - Испания, Португалия, Ирландия, Греция. Эти государства естественно крайне заинтересованы в своем членстве в ЕС, ибо за счет фондов выравнивания именно эти государства получают возможность совершить резкий рывок из, скажем так, индустриальной стадии развития в постиндустриальную. Естественно бедные государства-члены ЕС, ничем особенным привлечь внимание к себе не могут, кроме как некими геополитическими соображениями, или же соображениями идеологическими, которые заставляют развитые государства раскошеливаться на программы помощи своим бедным родственникам. Но вероятно потому слаборазвитые страны зачастую весьма активны в различного рода идеологических вопросах.

Однако слаборазвитые государства-члены ЕС в силу своей близости к Франции естественно ориентируются, прежде всего, на Францию и на французское заступничество и покровительство в рамках ЕС. Принято считать, что южно-европейские государства изначально являются зоной влияния Франции ЕС и поддерживают в большинстве случаев французскую позицию внутри ЕС. В силу того, что слаборазвитые государства, за исключением Ирландии, являются странами бассейна Средиземного моря, очень часто интересы слаборазвитых стран совпадают с интересами Франции и в значительной мере Италии. По отношению к миру ислама, прежде всего. Помимо чисто географических или же геополитических интересов южно-европейских слаборазвитых государств есть еще один фактор, который дополнительно связывает Средиземноморские слаборазвитые государства внутри ЕС - это относительная отсталость целого французского региона - юга Франции. Применительно к этому региону ЕС проводит политику выравнивания уровня развития этого региона с высокоразвитым индустриальным французским севером.

Италия, будучи высокоразвитым индустриальным государством по многим параметрам имеет позицию, совпадающую с позицией Франции в ЕС. А - а именно южная Италия, обширный населенный регион является слаборазвитым регионом, который по основным социо-культурным параметрам в начале 90-х гг. был аналогичен той же Испании или Португалии. Применительно к Южной Италии также ЕС реализует программы выравнивания. Потому Италия также как Испания или Португалия или Греция заинтересована в том, чтобы программы регионального развития ЕС финансировались достаточно широко и мощно.

Иными словами, и Франция и Португалия, и Греция, и Испания и даже Ирландия являются странами заинтересованными в создании мощных фондов выравнивания и иных неких мощных интеграционных программ. Ибо, в конечном счете, эти программы финансируются Германией, Францией, развитыми регионами Франции. Слаборазвитые же страны, это, прежде всего страны и регионы бассейна Средиземного моря, а стратегические интересы заключаются в том, чтобы вытянуть через союзные фонды как можно больше средств из Германии. Франция - естественный лидер средиземноморского комплекса европейских государств, так как значительная часть средств, которые идут на выравнивание уровня развития слаборазвитых стран и регионов хотя и формируются в значительной степени дотациями Франции, все-таки эти средств возвращаются во Францию же: в виде программ выравнивания для Южной Франции, в виде подъема уровня развития Испании, Португалии, Южной Италии, в виде создания более емкого рынка вблизи французской границы, то есть в виде создания более комфортных условий для функционирования именно французских крупных местных по базированию корпораций. Все-таки ни Испания, ни Португалия, ни тем более Греция не обладают потенцией к созданию неких крупных корпораций, а потому программа выравнивания ЕС крайне выгодны, прежде всего, Франции в этом регионе.

Но есть еще один аспект формирования ориентированной на Францию Южной Европы - это отсутствие страха у южно-европейских государств перед введением в ЕС в той или иной форме принятия решения на союзном уровне по соотносительно с численностью населения стран или регионов. Население Южной Европы значительно превосходит население развитых регионов. То есть население развитых регионов северо-восточной Европы (Германии, Голландии, Дании, Бельгии, скандинавских государств, Австрии), которые дотируют в значительной мере союзные органы, уступает демографическому потенциалу слаборазвитых государств. Уже поэтому развитие любой демократии прямой представительной демократии в ЕС на руку, прежде всего слаборазвитым государствам и Франции.

Однако надо иметь ввиду, что слишком резкое открытие границ слаборазвитых государств чреват экономической катастрофой в слаборазвитых странах. Ибо все-таки продукция высокоразвитых стран и регионов членов ЕС в состоянии разрушить национальную экономику той же Испании или Португалии. В связи с этим темпы интеграции слаборазвитых государств в Евросоюзе не столь высоки как темпы интеграции высокоразвитых стран. Открытие границ и иные шаги по резкому сближению Испании, Португалии, Ирландии и Греции с Францией, Германией, Данией и прочими развитыми государствами согласно принятому в ЕС порядку должны идти вслед за реализацией программ выравнивания этих стран. Достаточно комфортная политика, достаточно разумная - сначала деньги, сначала выравнивание уровня развития слаборазвитых стран, а затем открытие границ.

Потому, как правило, южно-европейские государства и Ирландия, получая очень значительную дотацию из ЕС, менее всего интегрированы в единое экономическое и политическое пространство ЕС. Например, зона евро на ту же Грецию еще не распространяется, а Шенгенские соглашения не касаются Ирландии, да и по большинству других параметров темпы интеграции слаборазвитых государств в состав единого ЕС медленнее, нежели у Франции, или же Германии. Подчеркнем еще раз, что своеобразный лидер среди южно-европейских государств внутри ЕС - это Франция и в лице Южной Европы в ЕС сформировано и укрепляется, прежде всего, французская зона влияния, если можно так выразиться внутри объединенной Европы французский полюс на оси Париж - Берлин.

Высокоразвитые государства в ЕС уже перечисленные выше - Германия, Дания, Бельгия, Голландия, Франция Австрия, а также скандинавские государства, имеют свои специфичные интересы, иногда эти интересы не стыкуются с общеевропейскими. Общая установка у малых высокоразвитых государств заключается в том, чтобы как можно меньше выделить средств на союзные программы. Так или иначе, именно высокоразвитые государства являются странами-донорами европейской интеграции и естественно, что они бы хотели сбросить с себя бремя донорства, однако вынуждены нести это бремя и далее. Вероятно, максимально радикальной позицией богатого государства относительно ЕС является позиция Норвегии. Эта стран отказалась войти в состав ЕС на проведенном в Норвегии референдуме в 1995 г. ибо не желала делиться доходами от эксплуатации нефтяных и газовых залежей в Северном море и не нуждалась и не нуждается в силу наличия этих громадных сырьевых ресурсов в поддержки со стороны единой Европы. Норвегия не входит в состав ЕС.

Иные богатые малые европейские страны, такие как Дания, они также особо не рвались в состав ЕС. В Дании, как мы уже говорили, был проведен первый референдум среди европейских государств по ратификации Маастрихтских соглашений и этот референдум был неудачным. Лишь затем, после того как Маастрихтские соглашения были ратифицированы во Франции, Германии и ряде других стран, очень небольшим перевесом, в Дании на втором референдуме удалось провести ратификацию Маастрихтских соглашений.

Однако малые страны экономически являются неотъемлемой части, как правило, экономики Германии, например та же Голландия, один из самых крупных в Европе порт Роттердама никак не может быть вычленена из экономического организма Германии, хотя бы, потому что порт Роттердама обслуживает в первую очередь интересы Германии. А потому малые европейские государства просто вынуждены вместе с Германией находиться внутри ЕС и дотировать его.

Естественно, что интересы малых европейских стран внутри ЕС защищает, прежде всего, Германия и та же Дания, или же скандинавские государства внутри ЕС имеют своим адвокатом Германию. Правда, зачастую на политику малых европейских государств могут очень эффективно влиять какие-то на первый взгляд неожиданные локальные факторы. Например на политику Норвегии повлияла не столько близость норвежской экономики к германской, сколько наличие богатых природных ресурсов. А на политику Дании в рамках ЕС, или Голландии, зачастую влияют интересы буквально нескольких крупных корпораций, существующих в этих странах. Интересы нескольких конкретных корпораций могут близко переплетаться с интересами, например, нефтедобывающих английских корпораций и, временами, интересы крупных корпораций перевешивают притяжение Германии. Уже в силу фактора "государствообразующего завода" - крупнойкорпорации богатые страны ЕС далеко не последовательно ориентированы в пользу Германии.

Именно североевропейским, окологерманским странам приходится выступать донорами европейской интеграции, донорами тех стран, которые, в конечном счете, усиливают Францию. В силу этого обстоятельства, естественно, что германскими союзниками или странами наиболее близкими именно к Германии внутри ЕС выступают малые богатые европейские государства, расположенные вдоль границы с Германией.

То есть ось Франция - Германия, как несущая ось Европейского Союза представляет из себя не просто франко-германский стратегический союз внутри ЕС. Ось Франция-Германия - это два комплекса стран и регионов, которые группируются вокруг Германии и Франции. Именно гармонизация отношений между этими двумя комплексами государств выступает главной движущей силой европейской интеграции внутри Европы.


Великобритания – автономный остров-мир

Особое положение в рамках Европейского Союза занимает Великобритания. Естественно, что Великобритания в меньшей степени, нежели Германия и в меньшей степени, нежели Франция втянута в континентальную экономику. Великобритания сохранила значительную зону своего влияния в своих бывших колониях, а также имеет очень тесные прямые отношения с США. Великобритания обладает значительным комплексом корпораций, которые являются на деле транснациональными, не базируются в Великобритании, а действуют по всему миру. Многие из этих корпораций являются сырьедобывающими корпорациями. Геополитические и стратегические интересы Великобритании очень тесно связаны с интересами США. Хотя бы в силу того, что США также обладают значительными интересами в разных государствах мира в разных частях земного шара и очень часто интересы США и Великобритании в разных частях мира совпадают, скажем, в Гонконге или в Юго-Восточной Азии вообще.

Потому естественно Великобритания является государством, которое менее всего интегрирована в континентальные процессы на территории Европы. Великобритания является не просто страною, у которой значительные зоны влияния в странах "третьего мира" и которая имеет прекрасные отношения со своими бывшими колониями и целый комплекс глобальных транснациональных корпораций, Великобритания это еще и лидер организованной группы стран - Британского содружества наций. А Британское содружество наций является устойчивым, очень своеобразным образованием, внутри которого цементирующей силой в социально-экономическом плане выступают английские транснациональные корпорации.

Однако Великобритания - это не США и, несмотря на относительно низкий уровень интеграции в еврейские дела Великобритания все-таки находится в Европе, пусть и на окраине Европы. А потому весь комплекс проблем, связанный с возможными вариантами развития Германии в начале 90-х гг., в том числе с вариантами антиатлантическими, антилиберальными, весь комплекс этих германских проблем напрямую касался Великобритания. Уже в силу германского вопроса Великобритания должна была бы поддержать именно ориентированную на Запад интеграцию Германии, должна была бы поддержать формирование франко-германский несущей оси европейской интеграции.

Опять же просто формирование несущей франко-германской оси без участия Великобритания угрожало вышвырнуть Великобритания вообще на периферию Европы. К примеру, процесс роста крупных европейских корпораций в рамках единого рыночного европейского пространства, если бы в это пространство не вошла Великобритания, процесс формирования этих крупных корпораций очень быстро привел бы к появлению таких конкурентов английским корпорациям, которые могли бы оказаться более устойчивыми, нежели те же английские корпорации. Несмотря ни на какую близость к США по очень многим параметрам, что вполне естественно для Англии, несмотря ни на какую близость к США, все-таки Англия не могла бы компенсировать потери от той конкуренции, которая могла бы возникнуть между английскими корпорациями и корпорациями европейскими. То есть у англичан по большому счету выбора не было. И в начале 90-х гг. Великобритании обязательно надо было вступать в ЕС. Однако вступление Англии в ЕС было продиктовано в первую очередь интересами геополитическими. Англия просто не могла остаться вне процесса европейской интеграции, ибо остаться вне процесса означало остаться на периферии Европы.

Внутри ЕС Великобритания изначально занимала и занимает позицию максимально возможной самоизоляции. Великобритания в отличии от Франции или же Германии не является еще одним полюсом или еще одним центром некой власти внутри ЕС, центром влияния, Великобритания привнесла в ЕС всю свою огромную сферу влияния на планете, свои крупные ТНК , свои позиции в странах "третьего мира", свое Британское содружество наций. Однако Великобритания естественно внутри ЕС стремиться сохранить максимально возможную степень своей автономии. И Великобритания не является той страною, которая выступает столь же важным донором европейской интеграции как Франция или же Германия, хотя Великобритания как развитое государство является страною, которая дает дотации ЕС на интеграционные программы.

Причем вероятно не будет преувеличением сказать, что из развитых государств наиболее болезненно европейская интеграция касается как раз Великобритании, а не скажем той же Германии. Все-таки Великобритания втянута в европейскую интеграцию некими достаточно внешними для нее соображениями, однако внутри Европейского Союза происходит концентрация производства и капитала, которая приводит к очень быстрому появлению крупных корпораций, которые базируются в той же Германии, в той же Франции и эти корпорации всегда приходят в Англию. Английские корпорации также идут в Европу. Однако процесс, иной по своему значению для самой Англии.

Одно дело когда английские корпорации присутствуют в Индии, Нигерии или Франции, в любой стране за пределами Великобритании. Это привычно для Англии, это нормально для Англии, Англия страна базирования многих ТНК. Но иное дело когда внутри английского рыночного пространства появляется множество континентальных компаний, Например, тот же Фольксваген. Или же какая-то иностранная по происхождению компания подчиняет себе целую отрасль английской промышленности. Ведь, если в Англию приходит, условно говоря, Фольксваген, это влечет за собой не просто укрепление позиций некоей европейской корпорации на рынке Англии, это влечет за собой немедленный перелив этой корпорации в традиционно английскую сферу влияния в странах Третьего мира, в ту же Нигерию или в ту же Индию.

Быть может, сфера влияния, - термин не очень подходящий в этой ситуации. Быть может, нужно говорить про сферу особых интересов, про прорыв в те регионы, где у Англии имеются значительные преференции для реализации своей самой разноплановой активности. Однако в любом случае приход в Англию крупных европейских корпораций немедленно влечет за собою приход этих же крупных корпораций и в те регионы, где Англия традиционно имела и имеет некие преференции. Достаточно болезненный в некотором смысле процесс именно для Великобритании, где еще не забыта и долгое время еще не будет забыта империя 19- века - блестящая Англия.

Еще один неожиданный для Англии аспект европейской интеграции - это все те же региональные программы. Великобритания это сложный регион, точнее страна как комплекс регионов сложна, в Великобритании есть, и депрессивные индустриальные зоны есть и просто слаборазвитые зоны, есть также и высокоразвитые регионы. Европейская интеграция перестраивает очень быстро и мощно всю региональную картину, создавая новую социо-экономическую структуру.

Однако в каждой стране эта перестройка влечет за собой разные последствия. Например, во Франции в сфере традиционно унитарного характера французского государства в течение последних 200 лет, а также в силу концентрации производства во Франции в примерно в 500 финансово промышленных группах, во Франции региональные программы ЕС все-таки особенно всю эту национальную экономику как некий единый комплекс давно сложившийся не разрушают. Также во Франции не так уж серьезно за счет региональных программ происходит развитие региональных культур. В Испании, к примеру, или в Италии, где различия между регионами и экономические, и культурные, и социальные велики, европейская интеграция усиливает регионы относительно центра, усиливает региональный сепаратизм. К примеру, в Испании именно за счет европейской интеграции происходит быстрое усиление каталонского национального движения, самостоятельности Каталонии в рамках Испании, или же Страны басков.

В Италии европейская интеграция вызвала рост местных региональных движений. Причем интересно, что индустриальная часть Италии породила несколько лет назад целое мощное сепаратистское движение, которое выступило за отделение северной Италии от остальной части страны, дабы не финансировать за счет Севера Юг. Это сепаратистское движение, популярное одно время в Италии, вовсе не желало ликвидации ЕС как такового. Лига Севера - была проевропейским движением. Просто сторонники североитальянского сепаратизма выступали за независимость Северной Италии от Южной на базе быстрого наращивания интеграции всей Италии в ЕС. Внутри же Европы североиталяньские "националисты" мечтали пойти своим, отдельным от юга Италии путем. Построить собственную конфигурацию межрегиональных и прочих политических отношений. Естественно Северной Италии было бы выгодней в экономическом плане вкладывать деньги в панъевропейские интеграционные программы как таковые, нежели и так финансировать за свой счет эти самые панъевропейские интеграционные программы и плюс еще за свой же счет на национальном уровне решения комплекса проблем южной части страны.

В Германии, или же в Бельгии, да и в Голландии европейская интеграция также стимулировала рост регионализма, однако для Германии - это не великая проблема. В Германии в послевоенное время большое внимание уделялось развитию именно земель и экономики именно на земельном уровне, без особых проблем для своего контурного целого, политического целого воспринимает процесс усиления земель под влиянием европейской интеграции. Кроме того, в той же Германии действует еще и фактор объединения страны, фактор идеологический, который позволяет идеологическим путем компенсировать рост самостоятельности земель.

В Бельгии, например, достаточно драматично развиваются отношения между валунами и фламандцами, причем обострились эти отношения как раз в рамках ЕС.

Перестройка социально-экономического районирования Европы влечет за собой по-своему драматичные последствия для Великобритании. Ряд отсталых регионов Великобритании, которые под влиянием европейской интеграции начинают очень быстро развиваться, являются регионами традиционно не совсем английскими, регионами с кельтским населением. Великобритания была империей и империей английской и естественно, что наиболее развитые регион - это английские, прежде всего расположенные вокруг Лондона и потому программы выравнивания для Шотландии, Уэльса, обеих Ирландий в рамках культуры и традиции именно Великобритании имеют несколько о иной оттенок, нежели в той же Франции поднятие уровня развития Лангедока. В Великобритания поднимается уровень развития кельтской периферии. Великобритания подобно Испании приходится решать сейчас на ходу очень быстро целый комплекс политических проблем, которые обострились под влиянием европейской интеграции. Великобритании приходится соглашаться на достижение Шотландией, Уэльсом и возможно Корнуэллом значительно большей автономии, возможно даже полной политической самостоятельности относительно Лондона.

Приходится нормально воспринимать всплеск кельтской национальной культуры в ее различных вариациях и кельтской политической активности. Это привело к тому, что в Шотландии и Уэльсе с весны 1999 г. в Шотландии восстановлен после нескольких сотен лет отсутствия, в Уэльсе создан впервые в истории Уэльса национальный парламент. Великобритания стремиться всячески мирным путем решить проблему Северной Ирландии, путем за счет уступок в основном ирландцам.

Наконец, в самой ирландской республики под воздействием и европейских интеграционных программ и использовании собственными силами очень удачно внешнеэкономической конъюнктуры происходит очень бурный рост передовых технологий и эта страна в значительной мере является конкурентом английским производителям той же электронной промышленности уже в масштабе всей Европы. Великобритании приходится мириться с появлением этого кельтского тигра. В конечном счете, вероятно, не остановить формирования вокруг Ирландии или же вокруг своего рода оси Ирландия-Шотландия, если таковая возникнет, некоего кельтского мира. Возникновение кельтского мира при определенных обстоятельствах может осложнить политическую ситуацию на островах.

Однако эта дезинтеграция Великобритании является естественным процессом дезинтеграции всех крупных национальных образований под влиянием процесса европейской интеграции. Дезинтеграция региональная под влиянием европейской интеграции коснулась всех крупных стран ЕС: и Германии, и Франции, и Испании, и Италии, и Великобритании. Вместо "Европы отечеств" очень быстро приходит "Европа регионов". Однако иных вариантов развития у Великобритании не было.

Внутри ЕС Великобритания выступает лидером своего рода евроскептиков и сохраняет достаточно высокую степень собственной автономии. Принципиально важна для будущей европейской интеграции связь Великобритании и США, традиционно особые близкие отношения Великобритании и США. Развитие европейской интеграции на некой фазе обязательно поставит, уже ставит проблему взаимоотношений между объединенной Европой и объединенной Северной Америкой. И Великобритания с ее возможностями, с ее традиционными связями с США является одним из наиболее мощных гарантов нормальных близких отношений между объединенной Европой и объединенной Северной Америкой. В свою очередь, американский тыл и тыл Великобритании позволяет ей внутри ЕС сохранять весьма почетное положение, несмотря на то, что несущей осью ЕС продолжают оставаться отношения между Германией и Францией, между «германским садом» и «французским бассейном» если продолжать эту аналогию.


5. Объединенная Европа и остальной мир

Политическая система ЕС, установившаяся после заключения Маастрихтских соглашений, естественно обслуживала те сложные и противоречивые моменты европейской интеграции, которым был дан старт в Маастрихте. Базовым принципом этой системы, созданной в Маастрихте, можно считать добровольное стремление стран-участниц ЕС к углублению интеграции. Однако процесс создания собственно ЕС и процесс отказа стран-участниц ЕС от суверенитета растягивался на время. До того времени, пока не будут реализованы в основных чертах базовые интеграционные программы, которые были начаты после Маастрихта. В связи с этим, главным принципом принятия решений в ЕС по политическим вопросам был признан договор. Страны участницы ЕС не отказывались от своего суверенитета в пользу союзного центра. В Маастрихтских соглашениях не содержится такого пункта.

Союзный центр, органы управления Союза - Европейский парламент, Европейская комиссия как исполнительный орган ЕС и прочие структуры управления ЕС - действуют согласно Маастрихтским соглашениям в рамках тех полномочий, которые им делегированы государствами участницами ЕС. Но эти органы управления Союзом не имеют права приказывать странам-участницам ЕС принимать те или иные решения. В связи с этим верховным органам управления ЕС смело можно считать Европейский Совет или точнее саммит глав государств ЕС. Европейский Совет, как правило, связывают это название с другим органом, не касающимся ЕС, однако на английском языке European Counsel этот термин применяется и к регулярным саммитам глав государств ЕС.

Саммиты глав государств ЕС проходят дважды в год и на этих саммитах принимаются конкретные решения по тем или иным вопросам. Скажем, все без исключения программы ЕС, все поручения Европейской Комиссии, в конечном счете, принимаются на саммитах ЕС. На каждом саммите, кроме того, избирается страна-председатель ЕС, то есть управление ЕС осуществлялось после Маастрихта достаточно демократично. При этом каждое государство-член ЕС в принципе могло не выполнить общее решение, не подписаться под тем или иным пунктом договоренности или же растянуть процесс выполнения тех или иных решений. Иное дело, что европейская интеграция настолько выгодна, в конечном счете, всем государствам-членам ЕС, что рыхлая система функционирования ЕС, как ни странно, оказалась достаточно эффективной. Европейская комиссия, да и иные органы управления ЕС действовали и действуют в рамках тех полномочий, которые им делегировали и в рамках тех фондов, которые им выделяются.

Бюджет ЕС на самом деле не обеспечивает реализацию большинства европейских программ. Бюджет обеспечивает только воздействие на некие ключевые точки европейской интеграции. Например, проблема формирования бюджета влияет на по себе процесс разработки подготовки решений саммита глав государств ЕС. Формирование исполнительных органов власти ЕС, пусть и узкими полномочиями, - принципиально важный элемент для функционирования всей системы ЕС. Бюрократический аппарат требовал и требует больших затрат на себя, но такие зарплаты в конечном счете себя окупили в виде нормально функционирующей европейской интеграции.

Программы ЕС, будь то региональные, научные, ядерные представляют собой своеобразное явление. Изначально на встрече министров иностранных дел стран-членов ЕС обсуждается повестка дня саммита глав государств ЕС. Эти встречи министров иностранных дел, как правило, готовятся бюрократическим аппаратом ЕС. Достаточно обширная программа, разрабатывается проект, документ и прочее, прочее, по некой тематической программе, например, проект транспортных коммуникаций в ЕС или в соседних с ним регионах. Бюрократический аппарат разрабатывает механизмы финансирования этих проектов, все, что необходимо для принятия решения главами государств ЕС.

На саммит глав государств ЕС, в общем-то "подмахивается" подготовленное бюрократами и уже предварительно отобранное министрами иностранных дел программ, затем эта программа ставится под оперативный контроль Европейской Комиссии. Европейская Комиссия действует в рамках полномочий, которые ей определены по договорам, Маастрихтских и прочих соглашениях и в рамках решений саммита глав государств ЕС. В каждой конкретной стране Европейская Комиссия при реализации некой тематической программы в конкретной ситуации в каждой отдельной стране с конкретными силами, существующими в этой стране. К примеру, ямальские газопроводы. Решение об отказе Европы от ядерной энергетики было принято на высшем уровне в ЕС, были определены стратегические параметры новой энергетической системы ЕС, были определены основные регионы, откуда должен прийти в Европу газ, одним из таких регионов является российский Ямал, о котором мы объясняли выше.

Затем после множества переговоров, различных комбинаций были определены основные направления, по которым пойдут трубы из Ямала, основные направления точнее, через Беларусь и Польшу. Затем было принято решение о начале этого проекта. Примерно определены сметы проекта и дальше началась реализация этого проекта. В каждой стране при реализации этого проекта приходилось решать какие-то специфические проблемы. В Польше, например, было необходимо решение сейма Польши по отчуждению земли, по выкупу земли у фермеров для зоны отчуждения трубопроводов. В Беларуси подобной проблемы не было, зато были проблемы дипломатические, в России свои проблемы, прежде всего на уровне механизма принятия решений в "Газпроме" и различных форм финансирования со стороны Германии, прямого или опосредованного финансирования. В конечном счете, кураторство над всем проектом осуществляется Европейской Комиссией. И, в конечном счете, проект реализуется как это ни странно. Хотя никто не создавал некой большой единой организацией, руководящей этим проектом. Главного управления этим европейским БАМом никто не делал.

Подобная система к разноскоростной интеграции, добровольной интеграции и рыхлой, оправдывал себя как минимум несколько лет. Этот механизма имеет плюсы налицо - право неучастия в общих программах и прочее. Этот механизм мог существовать, вероятно, благодаря тому, что сам по себе процесс европейской интеграции возник не на пультом месте, а как следствие интеграции западноевропейских государств. Интеграции, которая имела место все послевоенные годы. Потому особенно первые годы существования ЕС действовали уже наработанные формальные и неформальные связи в рамках еще западноевропейского послевоенного сообщества. Однако чем более проходило времени, тем более глубокой становилась интеграция, тем больше изменялась Европа внутри себя, все-таки реализовывались интеграционные программы, менявшие лицо Европы и помимо того, изменялась ситуация, в которой существовала Европа в глобальном политическом пространстве.

Первый звоночек такого приближающегося кризиса ЕС в его Маастрихтском варианте прозвучал, вероятно, 1 января 1995 г., ровно через три года после заключения Маастрихтских соглашений. 1 января 1995 г. к ЕС присоединились новые члены - Финляндия, Швеция и Австрия. Норвегия после проведенного там референдума отказалась. Расширение ЕС произошло. Рассмотрим подробнее этот момент, Рассмотрим подробнее те изменения, которые олицетворяли собою расширение ЕС в 1995 г.. Расширение ЕС - само по себе событие неординарное, Однако самое главное - расширение ЕС очертило совершенно новый процесс, который отличался от того процесса, что привел к появлению Маастрихтской Европы. Расширение ЕС ломало всю архитектуру европейской интеграции и этот момент нуждается в особом рассмотрении, ибо так или иначе после 1991 г, Европа не только не распалась, евроскептики не только оказались не правы, а европейская интеграция после 1995 г, усилилась и стала еще более мощным явлением, а ЕС стал еще более консолидированным целым. Рассмотрим эти моменты подробнее.

Мы уже убедились в том, что заключение в 1991 г. соглашений о ЕС резко стимулировало развитие Европы, удержало Германию в рамках западной ориентации, однако помимо стимула для рывка в Европе Маастрихтские соглашения привели также и к не менее масштабным событиям на востоке Европы, на территории бывшего Советского Союза. В основных чертах, основные параметры трансформаций на востоке, вызванных появлением ЕС мы уже очерчивали. Однако отметим некоторые моменты еще раз, быть может, более подробно.

Процессы деградации социально-экономической структуры бывшего Восточного блока и экономическое истощение, экономический кризис на востоке развернулись до заключения Маастрихтских соглашений, однако в принципе в 1990 г, как ни странно, всего лишь за год до Маастрихта на территории СССР был достигнут самый высокий в его истории уровень промышленного производства. То есть в 1990 г. процессы деградации экономики, процессы кризиса в экономике бывшего СССР еще были не столь ужасны, как мы видим сейчас. Хотя глубокий кризис и был неизбежен. Но глубина кризиса теоретически могла быть гораздо меньшей, если бы не произошло возникновение ЕС.

Дело в том, что ЕС, сконцентрировав внутри себя в своих внутренних интеграционных программах громадные инвестиционные ресурсы, обескровил таким образом многие регионы мира и в том числе бывший СССР. В момент, когда народное хозяйство бывшего СССР замерло перед пропастью кризиса, в момент, когда советскому пространству была необходима значительная внешняя поддержка и на конверсионные программы, и в целом на экономические реформы - в этот момент Запад сконцентрировался на своих проблемах. Естественно, что обескровленное мировое инвестиционное пространство, особенно европейское пространство, не дало необходимых инвестиций для СССР. Отсутствие же внешних инвестиций ударило по экономике СССР и восточноевропейских государств. Эти регионы в целом остались один на один со своими сложностями. Поддержка Запада Востоку заключалась и заключается скорее в том, чтобы не допустить возникновения здесь большой войны, но не более того.

С другой стороны, европейская интеграция уже на начальных фазах и создало или продекламировало с высокой долей уверенности возникновение крайне привлекательного для инвесторов со всего мира региона. Действительно, зададим чисто риторический вопрос: куда выгоднее было вкладывать в начале 90-х гг. инвестиции - в нестабильное постсоветское пространство, деградирующее, где долговременная тенденция деградации социально-экономической структуры набирала все больший размах, или же вкладывать инвестиции в ЕС, где как раз долговременная тенденция играла в пользу укрепления, модернизации социально экономической структуры? То есть инвестиции, вложенные на территорию ЕС многократно дополняются теми инвестициями в свое развитие, которые осуществляют европейские страны сами по себе. Естественно, что ЕС стал очень привлекательными регионом для притока капитала извне, в том числе для притока капитала с территории бывшего СССР и бывшего Восточного блока. Общий объем вывезенных тем или иным путем капиталов из бывшего СССР в Европу разными аналитиками оценивается по разному. Однако обычно речь идет о сумме между 500 млрд. долларов и 1 трлн. долларов в течение 10 лет.

Какова бы ни была эта сумма на деле, в любом случае речь идет об очень значительных инвестициях для европейской интеграции со стороны истощающегося постсоветского пространства. И совершенно естественно, что исход инвестиций, которые могли бы стать спасением реформ в Восточной Европе и бывшем СССР, естественно исход этих ресурсов не только способствовал росту Европы как таковой, однако способствовал и еще более быстрому ослаблению Восточного блока и разрушению экономического пространства бывшего СССР. Те средства, которые возвращались в виде различного рода помощи Запада Востоку на самом деле составляли каплю в море по сравнению с теми капиталами, которые ушли на Запад в тот же период.

Кстати, в пользу ЕС в этот момент сыграли как ни странно рыночные реформы на Востоке, точнее заложенный в них принцип открытой экономики. В условиях, когда возникает интегрированный ЕС, возникает интегрированная Северная Америка, разумеется, открытие или хотя бы относительная либерализация экономики более слабых единиц, таких как, например, бывший СССР, естественно, что в этих условиях либерализация экономики более слабой единицы была на руку более сильным. Например, совершенно логичным как нам сейчас видится, было как раз концентрация любым путем, прежде сего с помощью административных мер инвестиционных ресурсов бывшим СССР у себя, на своей территории, предупреждение вывоза капиталов в страны ЕС или в США. Однако рыночные реформы проводились по иной схеме и вместо того, чтобы сконцентрировать усилия на реформировании своей экономики, на подготовке ее к конкурентной борьбе на глобальном уровне, в условиях применениях глобальных технологий, вместо этого была избрана модель, которая обескровила и так ослабевшее к началу 90-х гг. экономическое тело.

Другим, достаточно выгодным моментом для европейской интеграции в начале 90-х гг. вынудила, как это ни странно лидирующая роль США на планете. Дело в том, что и во времена "холодной войны", и тем более в 90-х гг. европейские страны по сравнению с США, несли гораздо меньшее бремя военных программ. Прямые и косвенные военные расходы европейских государств обычно уступали военным расходам США. Конечно, милитаризация экономики имеет оборотную, плюсовую сторону для любой нации - концентрация усилий на военных технологиях, как правило, подстегивает технологический прогресс. Однако так или иначе в 90-х гг. европейские страны избавились от раскола Европы. Межблоковое противостояние ушло в прошлое. Конверсионные программы были совершены относительно быстро. В то время как США, хотя они тоже пожали свое от падения СССР и прекращения "холодной войны", сохранили в значительной мере свои военные программы. Экономика США экономика все-таки страдала в большей степени, нежели западноевропейская от омертвления различного рода ресурсов в военных программах.

То есть европейские страны могли относительно безболезненно по сравнению с США ставить на ноги свою единую валюту и проводить интеграционные программы. В то время как США втянулись в стабилизацию постсоветского пространства в той или иной форме США в 90-е гг. были активно вовлечены в различного рода процессы в Восточной Азии. Это были конечно не прямые военные программы, однако те усилия, которые США тратили на обеспечение геополитических интересов своих и Запада в Восточной Азии, в меньшей степени в Африке, и прежде всего на постсоветском пространстве, - все эти усилия в какой-то мере напоминают усилия, которые в свое время уходили в "холодную войну". Стратегические усилия имели как плюсы для США, так и минусы. Главный плюс заключался в том, что ведущая роль на планете приводила к тому, что в США стремительно развивались глобальные технологии и США пожинали свой большой гешефт от неоправданно высокого курса доллара на планете.

Тем не менее, Европа могла в 90-е гг. позволить себе концентрацию на мирных интеграционных программах, на обновление костяка своей экономики и на технологическом прорыве вверх. Это имело для Европы свои плюсы, которые нельзя забывать. США вынесли на себе дело глобальной стабилизации в 90-е гг., а свои плюсы от этого пожала, прежде всего, Европа. Наиболее очевидно этот момент был на примере войны в Персидском заливе. Если бы Ирак сумел удержать под своей властью Кувейт, далее автоматически Ирак не остановился бы, а, скорее всего, атаковал бы либо Саудовскую Аравию, либо Объединенные Арабские Эмираты, то есть теоретически, если бы Запад во главе с США не отбросил Ирак из Кувейта, в регионе Персидского залива могла бы возникнуть очень мощная геополитическая единица. "Большой Ирак" в течение короткого времени стал бы обладателем и оружием массового поражения, и других разрушительных военных технологий. И хотя умиротворение Ирака было выгодно Европе, однако основные расходы, основную миссию по разрушению Ирака все-таки взяли на себя в этой ситуации США.

Нельзя сказать, что вся эта иракская история была не выгодна США. Однако, повторимся, выгодна эта ситуация была и процессу европейской интеграции, При этом без США, без их лидирующей роли в районе Персидского залива можно быть уверенным - Ирак сохранил бы в своем подчинении Кувейт и распространил бы свое влияния на другие страны этого региона. Процесс европейской интеграции пошел бы несколько иным путем.

Дорогостоящая стабилизирующая роль США в этот период проявилась не только в Ираке, но и в других регионах. Например, Африка, или же Азия. В конечном счете, тот факт, что Европа находилась все 90-е гг. в военно-политической тени от глобальной роли США, все это позволяло Европе сконцентрироваться во все возрастающей роли на экономических аспектах своих интеграционных программ, то есть обеспечить себе относительно высокие темпы экономического роста.

Третьим важным аспектом европейской интеграции, вероятно, можно считать уничтожение в течение первой половины 90-х гг. конкуренции для ЕС со стороны ранее индустриально развитых восточноевропейских государств. ГДР, Польша, Чехословакия, в меньшей степени Румыния, Болгария, в значительной степени Белоруссия и, особенно, Украина были в состоянии вышвырнуть на мировой рынок в значительных количествах конкурентоспособную продукцию. В том числе на рынок ЕС. Мы уже забываем, однако та же космическая программа СССР, или же во многих аспектах, ВПК производили высокосложную продукцию в огромных количествах, которая успешно конкурировала с успешной продукцией развитых западных государств.

В течение первой половины 90-х гг. крупная высокотехнологичная промышленность Восточной Европы либо рухнула, либо была интегрирована на подчиненном положении в структуру западных, прежде всего западноевропейских корпораций. Наиболее очевиден этот момент на примере Чехии, куда в машиностроение пришел концерн "Фольксваген", или же на примере Украины, куда мало кто пришел с Запада и где фактически исчез самый мощный индустриальный промышленный, высокотехнологичный регион СССР в восточной части этой большой страны.

То есть, европейские производители, и не только европейские производители, а западные производители в широком понимании этого слова в течении 5 лет лишились исключительно мощной конкуренции со стороны своих восточноевропейских и советских конкурентов. И хотя значительная часть тех рынков, где сидели восточноевропейцы, и советские производители деградировала, рынок России и всего СССР как такового, все-таки часть рынков сохранила свою емкость и на эти другие рынки пришли, прежде всего, западные производители. Например, в Африку, в Азию, даже в ту же Латинскую Америку. Кстати, на примере Кубы, очень хорошо видно, что после ухода с Кубы советских конкурентов, их ниши, после короткого переходого периода успешно заняли западные, прежде всего европейские конкуренты, европейские корпорации. То же самое во Вьетнаме, то же самое в Африке, то же самое во многих других странах. В Алжире опять же. И далее на территории самого бывшего Восточного блока вторглись в значительной мере западные производители, вторглись достаточно успешно.

Наконец, последним мощным фактором, который в течение 90-х гг. весьма способствовал европейской интеграции - это аналогичный процесс интеграции в Северной Америке.

Практически одновременно с заключением Маастрихтских соглашений в Северной Америке были заключены соглашения о создании Североамериканской зоны свободной торговли НАФТА в составе США, Канады, Мексики. К этой зоне свободной торговли теоретически предполагалось и предполагается подключить другие страны, прежде всего латиноамериканские. Североамериканская интеграция - процесс не менее сложный. Европейская интеграция - достаточно своеобразный процесс, в то же время. Однако факт есть факт, что примерно те же процессы, которые характерны для ЕС, проходят, ныне и в Северной Америке, но в своих формах. Однако точно так же как Европа стремиться концентрировать инвестиционные ресурсы и собрать со всего мира свободные инвестиционные ресурсы у себя для реализации своих крупных интеграционных программ, так же и в зоне НАФТА руководство США, Мексики, Канады стремиться ограничить импорт капитала из этого региона, сконцентрировать капиталы у себя внутри.

Так же как и в ЕС происходит концентрация капитала в рамках крупных корпораций, также и в НАФТА происходит укрупнение корпораций. Так же как и в Европе приняты программы выравнивания уровня развития слаборазвитых стран и регионов, так же и в зоне НАФТА для подъема уровня развития экономики Мексики выделяются огромные ресурсы, и оказывается самая разнообразная иная помощь этому государству.

То есть аналогий достаточно много и в этом факте появление НАФТА в целом для Европы содержится больше положительных сторон, чем отрицательных. Главная положительная черта для Европы появления НАФТА - это то, что крупные американские инвестиционные ресурсы концентрируются не в Европе, не в странах "третьего мира", где интересы американцев часто конфликтуют с интересами европейцев, а внутри Северной Америки. То есть без особого преувеличения можно сказать, что основная часть потенции и Америки и Европы в течение 90-х гг. оказалась занята своими собственными проблемами и потому конкуренция и напряженность между Европой и Америкой в течение 90-х гг. была достаточно невелика.

Кроме ого, также как Европа пожала свои плоды от падения советской и восточноевропейской конкуренции, так же и Америка пожала эти же плоды. Потому та часть европейской и американской мощи, которая все-таки работала и работает вне своих регионов, могла в значительной мере нейтрализовать американо-европейские противоречия за счет освоения ресурсов бывшего Восточного блока. Скажем, европейцы и американцы развернули в 90-х гг. не то чтобы уж очень большую экспансию в Индокитае или же на территории бывшего СССР, однако заметно. Так же как в Европу пришли очень значительные капиталы бывшего Восточного блока, также и в США осела значительная часть капиталов, вывезенных в той или иной форме из бывшего СССР.

Так же как Европа, также и США были вынуждены проводить дорогостоящую конверсию. Конверсия после того, когда была проведена, дала свои плюсы этим государствам. К тому же США, как уже указывалось, в отличие от Европы, все 90-е гг. несли на себе, да и несут сейчас, бремя глобального военно-политического лидерства. А потому Европа, не претендующая на глобальное лидерство, а сконцентрированная на экономических программах гармонично дополняет США с их нынешней мессианской ролью на планете. Потому внутри Запада развитие европейской интеграции и североамериканской интеграции не приводило в течение 90-х гг. к мощным конфликтам. Иное дело, что по мере становления мощной единой Европы и единой Северной Америки возникает больше предпосылок для роста противоречий между этими двумя частями Запада. Надо также отметить, что США, в процессе обеспечения своего глобального лидерства в 90-е гг. столкнулись с рядом проблем, которые в меньшей степени касались Европы. Это проблемы, связанные с быстрым социально-экономическим и политическим ростом Латинской Америки и особенно Азиатско-Тихоокеанского региона.

По сути США в то время было не до Европы. Главная проблема в этот период находилась в Евразии, в Азии, но только не в Европе и нейтрализация той угрозы для социально-экономического развития объединенной Северной Америки, которая возникла на востоке и на юге этого континента потребовала от США значительного внимания и подготовки значительных акций по ослаблению своих, неожиданно возникших противников.   

В 1997 г. ослабление Латинской Америки и особенно Азиатско-Тихоокеанского региона произошло. Азиатский кризис, охвативший практически все страны, Азиатско-Тихоокеанский регион и в значительной мере Латинскую Америку, а также и Россию, этот азиатский кризис, вне всякого сомнения, укрепил позиции и США, и в значительной мере Европы на планете. Прежде всего, выгоду от азиатского кризиса пожали США. Остановимся на этом моменте несколько подробнее.


Азиатский кризис

Азиатский кризис имеет много аспектов, много своих параметров, однако мы выделим те из них, которые оказали на наш взгляд наибольшее влияние на объединенную Европу, на процесс европейской интеграции. Еще летом 1996 г. в Восточной Азии начались первые примеры приближающегося финансового коллапса. Уменьшился уровень доходности туристической индустрии Индонезии, Малайзии. Обычно это связывают с крупными пожарами на острове Калимантан, которые привели в то время к задымлению едва ли не всего этого региона. Как бы то ни было уже в конце 1997 г. национальные валюты ряда восточно-азиатских стран стали испытывать сложности, а в 1997 г. рухнули. В течение года национальная валюта Индонезии обесценилась в 4раза, примерно так же обесценились валюты Малайзии, южной Кореи, некоторых других восточно-азиатских государств. Соответственно резко упали темпы промышленного прироста и во всех государствах начались крупные политические проблемы. Наиболее ярко эти проблемы проявились в Индонезии, где лишился власти генерал Сухарто, правивший этим государствам после переворота в 1965 г. Сама страна стала на грань гражданской войны.

Азиатский кризис сразу же распространился из собственно Юго-Восточной Азии на другие регионы. От азиатского кризиса очень мощно пострадала Южная Корея, закачалась валюта Японии, возникли большие сложности у Индии. Вскоре азиатский кризис перекинулся на Латинскую Америку. И хотя там такого коллапса не произошло как в Юго-Восточной Азии, тем не менее, латиноамериканские страны испытали значительные сложности. Наконец, 17 августа 1997 г. произошел финансовый кризис в России, который отразился на всех постсоветских государствах. В результате этого кризиса русская национальная валюта и валюты, связанных с рублем стран обесценились в течение короткого времени примерно так же, в 4 раза, относительно доллара.

Международные финансовые организации, прежде всего МВФ, то есть контролируемые США или же отражающие волю прежде сего США, предприняли можно сказать героические усилия по борьбе с этим финансовым кризисом. Одним государствам были заморожены выплаты долгов, другим была оказана в некоторых случаях грандиозная экономическая помощь, например, Южной Корее, которая получила срезу же от МВФ на санацию своей финансовой системы свыше 30 млрд. долларов кредитов. Так или иначе, азиатский кризис более или менее удалось сдержать, и пока последствия азиатского кризиса не привели к грандиозным политическим последствиям для этого региона, хотя некоторые подвижки, тем не менее, произошли. Главное же, в ходе азиатского кризиса произошло резкое замедление темпов экономического роста стран Азиатско-Тихоокенского региона.

До этого кризиса, до 1997 г. страны Азии демонстрировали очень быстрые темпы экономического роста. Тот же Китай, Южная Корея, Индонезия, Малайзия, Вьетнам имели темпы роста порядка 10 - 14 % в год и наиболее емкий рынок на планете имел все шансы сформироваться именно в Азиатско-Тихоокеанский регион. В этом регионе быстро становились на ноги, расширялись, укреплялись местные интеграционные процессы, прежде всего связанные с развитием стран АСЕАН.

Группировка стран АСЕАН в последние годы увеличилась за счет вступления в эту организацию Вьетнама, Лаоса и Бирмы, а также Камбоджи и естественно превращения этой и до того рыхлой Азиатской группировки уже в относительно компактную в географическом понимании этого слова территорию, единицу. Сама по себе уже позволяла закрутить внутри АСЕАН не только торговые финансовые некие процессы, но и уже мощные инфраструктурные проекты. С другой стороны АСЕАН резко увеличивалась в ходе в демографическом плане, внутри АСЕАН оказались несколько государств, такие как Вьетнам и Бирма, которые занимают достаточно антиамериканскую позицию в Восточной Азии по многим вопросам, а потому АСЕАН имела неизбежную перспективу трансформации в достаточно самостоятельное от США политико-экономическое образование.

Наконец 31 января 1907 года произошло эпохальное событие для всей Восточной Азии. Гонконг перешел под юрисдикцию Китая и, хотя Китай пообещал, гарантировал сохранение в Гонконге высокой степени автономии Гонконга, тем не менее, факт перехода Гонконга под юрисдикцию Китая включал достаточно внятно ярко в состав Китая и тот финансовый организм, который представляет собой Гонконг и гонконгская биржа. Наконец в Китае незадолго до Азиатского кризиса была принята трехлетняя программа ускоренного развития экономической инфраструктуры в глубинных районах Китая. Возможно, эта программа является наиболее грандиозной экономической программой в Азиатско-Тихоокеанском регионе до сих пор.

Дело в том, что в ходе экономических преобразований в Китае быстрыми темпами развивались, прежде всего, приморские районы, где проживает в лучшем случае 20 % населения Китая, а глубинные районы Китая в целом стагнировали. В приморских районах темпы экономического роста, прежде всего промышленного роста, поставляли в некоторых случаях и 10 и 12 и 14 и даже 20% и выше в некоторые свободно экономических зонах и выше 20% в год. Естественно усиливался разрыв между приморскими районами и глубинными районами Китая по всем возможным экономическим параметрам, что вполне могло привести на некоей фазе к дезинтеграции страны. Потому китайское руководство приняло план быстрой модернизации социально-экономической структуры глубинных районов Китая. На эти программы, на модернизацию внутреннего Китая, предполагалось в течении трех лет мобилизовать едва ли не все свободные средства, которые имелись в Китае. Таким образом, те огромные ресурсы, которые КНР получила от развития своих приморских регионов в ходе своих экономических реформ в той или иной форме предполагалось перекачать на развитие континентального Китая.

Успех программы развития внутренних районов Китая мог бы и может превратить КНР в очаг очень стабильного экономического роста и естественно дать политическую мощь этому самому населенному на планете государству. Отсюда видны и ряд последствий от азиатского кризиса. Прежде всего, азиатский кризис обескровил экономики наиболее динамично развивавшихся до того государств региона. Страны АСЕАН к моменту азиатского кризиса находились в стадии перехода от широкомасштабной сборки высокотехнологичных изделий на своих территориях к производству у себя самих технологий. Уже было обучено население для работы на высокотехнологических производствах, была создана мощная программа образования в той же Индонезии, Малайзии, особенно в Южной Корее. В странах АСЕАН находились значительные свободные финансовые ресурсы для того, чтобы они могли быть инвестированы в фундаментальные научные исследования по линии производства технологий.

Наконец страны АСЕАН обладали к моменту начала азиатского кризиса в высокой степени политической устойчивостью. Азиатский кризис подрезал эти программы. Страны АСЕАН были вынуждены вдруг отказаться от амбициозных программ по инвестированию в фундаментальные научные исследования и срочно латать дыры, которые образовались в их системе в ходе кризиса. Свободные инвестиционные ресурсы, валютные резервы стран АСЕАН и всяческий иной ресурс этих государств был брошен на поддержание своих финансовых систем хотя бы в относительной стабильности. То есть азиатский кризис съел те потенциальные ресурсы, которые могли быть брошены азиатскими государствами на выведение своих экономик на новый технологический уровень и на создание самостоятельного очага производства глобальных технологий в Азиатско-Тихоокеанский регион, самостоятельного очага относительно Северной Америки и объединенной Европы. Вероятно, это главное последствие азиатского кризиса.

В то время как развитые страны не испытали на себе серьезного отрицательного влияния этих кризисных явлений слаборазвитые государства испытали и таким образом развитые государства еще более ушли вперед на развитие высоких технологий по сравнению с азиатскими конкурентами. Можно сказать, что конкуренция развитым странам из Азии по глобальным технологиям не грозит. Так или иначе, азиатские государства еще заметное время будут не более чем огромным сборочным цехом, где будет производиться продукция для всей планеты, в том числе и для рынков развитых государств по технологиям, произведенным в развитых государствах. Более того, долговая удавка, которая сейчас накинута на экономики азиатских стран после того, когда для преодоления кризиса эти государства получили значительную поддержку со стороны МВФ буде эффективно сдерживать еще долгие годы любые поползновения азиатских государств к обретению самостоятельности от Запада.

Другое последствие азиатский кризис - это ослабление потенциала экономической мощи Китая. В принципе, китайская финансовая система устояла перед напором кризиса, но устояла путем значительного напряжения своих ресурсов. В той или иной степени это напряжение скажется на амбициозной трехлетней программе развития континентальных районов Китая и тем более скажется на дальнейшем росте КНР. Дело в том, что инвестиционные ресурсы, которые приходили извне и феномен которых разрекламирован на планете, приходили, прежде всего, из стран АСЕАН или из Восточной Азии в широком понимании этого слова. Основным инвестором в Китае были хуацяо, а деньги приходили и приходят, прежде всего, через Гонконг. Ухудшение финансового положения стран Юго-Восточной Азии ослабило финансовую мощь хуацяо и в той или иной форме это ощутит на себе и Китай. То есть, второй восточно-азиатский кризис нанес по Китаю. Первый по технологической потенции восточно-азиатских государств, второй - по экономическому развитию Китая.

Основные последствия азиатского кризиса имеют меньшее значение для европейской интеграции, однако, на один из моментов стоит обратить все-таки внимание. Падение азиатских экономик стимулировало падение мировых цен на нефть и газ на некоторое время. В 1997 г. вслед за азиатский кризис упали мировые цены на нефть и газ, а также на металлы, что, в конечном счете, привело и к распространению азиатского кризиса, в частности, на Россию, чья внешняя торговля базируется на экспорте сырья. Естественно индустриальные страны Азии уменьшили потребление сырья в ходе кризиса, ибо уменьшилось производство. Совершенно естественно, что пострадали от этого сырьедобывающие государства, в данном случае Россия, но выиграли как раз развитые страны, ибо финансовая система Европы и Северной Америки от азиатского кризиса особо не потерпела. Наоборот, исход в той или иной формы капиталов из зоны североамериканской свободной торговли и из ЕС в азиатские страны и вообще в страны "третьего мира" уменьшился. То есть количество потенциально свободных инвестиционных ресурсов внутри ЕС и НАФТА объективно выросло.

С другой стогны, в той или иной форме, ЕС и НАФТА продемонстрировали большую привлекательность для инвесторов, наибольшую устойчивость по отношению к различным экономическим катаклизмом. Потому в той или иной форме, именно в ЕС и в Северную Америку потекли средства, которые в иной ситуации могли бы осесть в Юго-Восточной Азии или может быть даже в России. Объем этих инвестиций определить пока сложно, ибо азиатский кризис явление долговременное и вряд ли можно считать, что этот кризис закончился. В различных формах он будет проявляться еще заметное время. Однако речь может идти об очень заметных средствах, которые, вероятно по сравнению с теми, что развитые западные государства получили от всей территории бывшего Восточного блока после крушения Восточного блока.

Выросла военно-политическая и военно-экономическая мощь США и значение военно-политической мощи США на планете. Ибо Азиатский кризис резко обострил политическую ситуацию в странах, которые оказались под его воздействием. Естественно в этой ситуации стабилизирующая роль США возросла. Наконец Азиатский кризис расчистил поле для укрупнившихся в ходе Европейской интеграции европейских корпораций, также как американских корпораций для деятельности в Восточной Азии, когда у них возникнут к этому большие интересы. Конкуренция японских корпораций и южно-корейских и тем более стран юго-восточной Азии стала менее значима для выросших гигантов развитых государств.

С другой стороны, когда азиатские государства немного стабилизировались в 1999 году, в Азии вновь начался рост промышленного производства. Экономическое присутствие азиатских стран на рынках развитых государств, прежде всего США, стало расти. Это вполне объяснимо - в случае политической стабильности всегда девальвация стимулирует экспортные производства. Однако не в тех отраслях, которые требуют больших инвестиций в фундаментальных исследованиях. Кроме того, имеет значение факт, что проблема торгового дефицита с Восточно-Азиатскими государствами, прежде всего с Китаем имеют в первую очередь США. Европейский Союз меньше страдает от конкуренции дешевых азиатских товаров на своем рынке со своими производителями. Потому азиатский кризис сыграл во многом на руку процессу европейской интеграции и стимулировал процесс европейской интеграции вероятно в не меньшей степени, нежели распад Восточного блока и Советского Союза. Однако как распад Восточного блока явился комплексом долговременных тенденций, так и азиатский кризис развил несколько долговременных тенденций, которые будут проявлять себя заметное время. Однако эти тенденции, в конечном счете, играют на руку европейской интеграции и Северо-Американской интеграции также.

Произошло разрушение второго по мощи после Советского Союза очага конкуренции, глобальной конкуренции Западу на планете. По сути, на планете остался единственный на планете производитель глобальных технологий - это Запад, внутри которого четко выделяются два полюса: Северная Америка - НАТО и объединенная Европа - Европейский Союз. Прямо или косвенно, а Азиатский кризис способствовал углублению европейской интеграции, что было особенно важно для Европейского Союза после 1 января 1995 года.


Расширения ЕС

То есть буквально за полтора-два года до Азиатского кризиса в Европе произошло по-своему эпохальное для Европейского Союза событие. 1 января 1995 года Европейский Союз пополнился 3 новыми членами. Финляндия Австрия и Швеция вступили в состав Европейского Союза.

Как уже упоминалось, предполагалось, членом Европейского Союза, станет Норвегия. Однако в конечном счете, Норвегия отвергла на референдуме вступления в состав Европейского Союза и осталась полностью независимым государством, которое естественно имеет очень тесные экономические политические и прочие отношения с объединенной Европой.

Расширение Европейского Союза стал факт эпохальный, прежде всего на фоне войны евро скептицизма который регулярно охватывает Европейские государства. Само расширение Европейского Союза прежде всего помогло сбить волну евроскептицизма на самой начальной стадии европейской интеграции. Ведь Европейский Союз всего лишь в конце 1991 года, только в 1993 году был закончен процесс ратификации Маастрихтских соглашений. Европейская интеграция в ее Маастрихтском понимании находилась в самой начальной стадии. Расширение Европейского Союза в 1995 году за счет новых членов укрепило позиции сторонников европейской интеграции. Это факт важный сам по себе. Переоценить его влияние на умы европейцев весьма сложно.

С другой стороны в состав Европейского Союза вошли не слабые государства, чью экономику надо было бы еще поднимать, в состав Европейского Союза вошли государства с высокоразвитой экономикой и высоким уровнем жизни, практически вошли государства-доноры, что естественно не могло не укрепить экономическую систему Европейского Союза. Практически для конфигурации новых членов ЕС никаких особых средств от Европы не потребовалось. Ни программ выравнивания, ни программ стабилизации финансовой системы новых стран-членов ЕС ничего подобного не требовало. Причины побудившие три высокоразвитые государства присоединиться к Европейскому Союзу лежат на ладони. Эти государства быди давно и тесно связаны в экономическом плане со странами образовавшими в 1991 году объединенную Европу. Однако в силу местных особенностей не могли ранее вступить в Европейский Союз.

В одних случаях и в немалой степени этому препятствовали конституция трех новых членов ЕС. Согласно своим Конституциям три страны не имели права участвовать в военных блоках. А в рамках Европейского Союза предполагается создание единой европейской системы безопасности, фактически военного блока. В других случаях оглядка на Россию на бывший Советский Союз. Все-таки та же Финляндия или Австрия в течение всего послевоенного времени в очень значительной мере ориентировались на работу на восточных рынках. А к 1995 году и политический и экономический фактор бывшего Восточного блока, России в частности, резко снизился. И потому Финляндия, Австрия и та же Швеция должны были более серьезно обратить внимание на Запад на Европейский Союз. Иного варианта даже для простого сохранения в стабильном положении своих социально-экономических систем у них не было. А на восточное экономическое пространство эти государства рассчитывать уже не могли и совершенно логично с их стороны вступление в ЕС.

Конечно, вступление этих стран в ЕС чем-то напоминает присоединение к ЕС Англии, которая была вынуждена брать в расчет франко-германскую интеграцию и присоединяться к ЕС, дабы не остаться на обочине прогресса. У новых членов ЕС иного варианта развития также не было. Им просто пришлось присоединяться к континентальному союзу. Подобно тому, как это ранее совершила Великобритания. Однако автономиям новых членов ЕС никуда не исчез и после 1995 года. Финляндия и Швеция и в меньшей степени Австрия, сразу же заняли несколько автономистскую позицию по всем вопросам функционирования Союза. С другой стороны экономические системы новых стран-членов ЕС были завязаны внутри объединенной Европы не столько на всю Европу, сколько непосредственно Германию, потому расширение ЕС резко усилило внутри ЕС оппозицию Франции и Германии.

Совершенно логично, что усиление веса Германии внутри Европы привело к следующим шагам. В качестве новых стран-участниц ЕС, которые стоят в очереди на вступление в ЕС, объединенная Европа определили прежде сего восточноевропейские государства. А именно 6 государств были определены в качестве следующей партии стран, которые вступят в ЕС после 2003 г. Это Польша, Чехия, Венгрия, Эстония, Кипр, Мальта. То есть в основном восточноевропейские государства, чьи экономики ориентированы, прежде всего, на Германию. После 1995 г. в ЕС были определены не только эти 6 государств в качестве следующих членов ЕС, была определена и дальнейшая очередь, в которую выстроены почти все европейские государства. Во второй и третьей "партиях", предполагается, будут Болгария, Румыния, Словакия и ряд государств возникших на территории Югославии, а также Латвия, Литва. Особая проблема ЕС, возникшая после расширения в 1995 г. - эта проблема отношений с Турцией. Турция стремится стать членом ЕС, однако в 1997 г. когда был определен примерный график расширения ЕС на Восток. Турция оказалась вне этого графика.

Внешние причины, по которым Турция не стоит в очереди на вступление в ЕС, - это проблема с соблюдением прав человека в отношении курдской проблемы. Глубинная же причина, по которой Турцию не желают принимать в состав ЕС, вероятно, очевидна - интеграция почти 100 млн. по численности населения мусульманской страны способна очень глубоко изменить культурный и политический облик Европы. К таким глубоким трансформациям европейцы, по крайней мере, пока, не готовы. Открытие границ для бесконтрольной миграции турок на территорию государств ЕС требует очень обширных разносторонних программ на территории Турции за счет ЕС. Необходимо так подтянуть уровень развития Турции перед вступлением в ЕС, чтобы миллионы, десятки миллионов турок не тронулись с места после открытия границ. Эта задача требует не только грандиозной экономической программы для Турции. Требуется также решение полного комплекса культурно-политических проблем. Ныне Европа объединяет все-таки исключительно христианские государства. Интеграция с почти 100 млн. Турцией - это есть интеграция с одной из ведущих исламских стран, к чему Европа пока не готова, То есть граница европейской интеграции на юге, юго-востоке в 1997 г. была четко определена и Турция в состав объединенной Европы включена не была. Также впрочем, в 1997 г. не была включена в состав объединенной Европы, не была поставлена даже в отдаленную очередь во вступление в ЕС Россия. Предполагаемая граница ЕС на востоке как минимум не включает в себя Россию.

Не были поставлены также в единую очередь Украина и Беларусь. Если в отношении Беларуси действовал и действует комплекс политических причин, политической настороженности ЕС относительно Республики Беларусь, то относительно Украины очевидны иные причины, по которым Украина не была поставлена официально в очередь в ЕС. Вероятно, Украина слишком массивна для Европы. Слишком значительны средства, которые ЕС должен потратить на программы предварительного перед вступлением в ЕС выравнивания уровня развития Украины, для того чтобы интеграция этого государства в состав объединенной Европа произошла относительно безболезненно для всех членов.

Азиатский кризис естественно придал динамизм процессу расширения ЕС и прямо или косвенно способствовал успеху, углублению европейской интеграции в столь важный и значимый для Европы момент. Напомним, присоединение к Европе трех новых членов произошло 1 января 1995 г., а азиатский кризис отразился в странах Восточной Азии во второй половине 1996 г. То есть процесс интеграции Европы получил дополнительный стимул достаточно быстро. Нужно сказать больше, в конце 1991 г. когда в Маастрихте заключались соглашения о создании ЕС, все интеграционные программы объединенной Европы мыслились без учета Финляндии, Швеции или Австрии.

Однако уже через несколько лет после возникновения Маастрихтской Европы присоединение к Европе этих трех государств произошло. То есть процесс европейской интеграции пошел реально более быстрыми темпами, нежели предполагалось в конце 1991 г. А, значит, европейская интеграция является устойчивым очень мощным, очень глубоким и динамичным процессом.


Введение евро в глобальном контексте

После заключения Маастрихтских соглашений в конце 1991 г. европейская интеграция не испытывала практически никаких проблем. Пожалуй, самой крупной проблемой, которая имела место быть в Европе, был неудачный референдум о присоединении к ЕС Норвегии. Норвегия не входила в число стран, подписавших соглашения в Маастрихте, потому не вхождение Норвегии в ЕС в 1995 г., строго говоря, не относится к неудачам процесса европейской интеграции, ибо в 1991 году не предусматривалась интеграция Норвегии в состав ЕС. Тем не менее, на фоне всего того победного движения европейской интеграции, которая было в течение 90-х гг. только норвежский момент можно рассматривать как несколько омрачающим общую картину.

Можно сказать даже более того – европейская интеграция по своим темпам и глубине превзошла те планы, которые были заданы на Маастрихтских соглашениях. В 1995 г. произошло расширение ЕС. В 1997 г. стало очевидным неизбежное расширение ЕС на Восток. Таким образом, перед ЕС уже через 5-6 лет его образования возникла проблема внутреннего реформирования, дабы сделать всю объединенную Европу управляемым целым. Возникла проблема углубления интеграции и реформирования ЕС. Вероятной причиной столь быстрых темпов европейской интеграции можно считать крайне удачную для Европы геополитическую ситуацию, которая сложилась на планете в 90-х гг. В пользу европейской интеграции и североамериканской интеграции сыграло 2 колоссальных фактора: это падение производства в странах бывшего Восточного блока, особенно в СССР. А также азиатский кризис, и как следствие его – падение мировых цен на сырье. Отметим между делом, что падение цен на нефть и газ крайне удачно укладывается в общую энергетическую стратегию ЕС по выносу за свои пределы ядерной энергетики и более широкому использованию в качестве энергоносителей газа.

Своего рода рубежным моментом, который отделяет Маастрихтскую Европу от той следующей, более интегрируемой, которая должна прийти на смену Маастрихтского ЕС является введение евро. Ведь ЕС – это, прежде всего единый рынок. А единому рынку нужна, прежде всего, единая финансовая система. Евро как единая валюта ЕС есть основа устойчивой единой финансовой системы. Именно от успеха или неуспеха создания единой европейской валюты зависела и зависит судьба европейской интеграции.

1 января 1999 г., что бы там ни говорили евроскептики и иные противники европейской интеграции, а переход к единой валюте состоялся. Причем переход был осуществлен в рамках того графика, который был намечен еще в Маастрихте. В Маастрихте предполагалось, что введение единой валюты потребует заметного времени, будет вероятно самой дорогостоящей программой европейской интеграции и произойдет между 1997 и 1999 гг. Несмотря на расширение ЕС, происшедшее в 1995 г. тем не менее, этот график создания единой валюты не сорвался и в 1999 г. единая валюта была введена. Хотя как обычно для всех европейских интеграционных программ разные страны с разной скоростью переходят к неким интеграционным проектам. Так и евро. Зона евро охватила, прежде всего, Францию и Германию, а также ряд наиболее близких к ним стран, в то время как Великобритания или Греция переходят к евро несколько позднее, после того, когда будет решен целый комплекс проблем по гармонизации отношений между межнациональными финансовыми системами некоторый стран и единой финансовой системой ЕС.

Тем не менее, евро введен. Европейская интеграция удалась. Введение евро сопровождалось целым комплексом скандальных моментов, анализ которых станет возможен после того как пройдет некоторое время, пока проявившиеся тенденции закрепятся. В конечном счете, ведение евро привело не только к положительным явлениям для ЕС для европейской и интеграции. Возникли очень внятные проблемы между евро и долларом. Эти проблемы в ряде случаев стали превращаться в не просто политические проблемы, а даже в геополитические. О возможности привязки своей валюты к евро, а не к доллару объявили в 1998 г. – начале 1999 г. многие азиатские государства, включая даже Китай.

Естественно, что в зоне евро изначально оказалась почти вся Африка, ибо в Тропической Африке едва ли не все страны в финансовом отношении привязаны к французской финансовой системе. Возникла реальная возможность вхождения в зону евро также и России, и возможно всего постсоветского пространства. Геополитические последствия от реализации этих тенденций, если такое когда-либо произошло бы, в частности ухода в зону евро России и Китая, настолько велики, настолько грандиозны, что, возможно, могут затмить собой даже распад Восточного блока. Переход в зону евро Евразии влечет за собой возникновение колоссальных проблем для США, чья финансовая система естественно не выдержала бы этих ударов. Прежде всего, наплыва огромной массы сливаемых различными странами долларов при уходе этих стран в зону евро.

Многими аналитиками в связи с этим признается одной из главнейших причин начала югославской войны и одной из главнейших причин столь странной стратегии, которая была выбрана странами НАТО в ходе военного конфликта в Югославии, как разрушение экономического потенциала этой страны, – стремление США спасти доллар и понизить евро относительно доллара. Тяжело сказать сейчас определенно, так ли это было, прошло не так уж много времени после бомбардировок Югославии и ситуация на Балканах еще не прояснилась, тенденция еще не определилась. Однако факт есть факт - после начала войны в Югославии курс евро относительно доллара несколько упал и пока по крайней мере не произошло перехода в зону евро ни России, ни Китая. Восстановление же разрушенной бомбардировками экономики Югославии, скорее всего, ляжет бременем на европейскую экономику и может привести к ослаблению европейской валюты по отношению к доллару надолго.

Однако с другой стороны те расходы, которые Европа будет нести на Балканах, если только там война не станет перманентной и излишне разрушительной эти расходы относительно общих европейских интеграционных программ все-таки невелики. Да и в целом, те разрушения, которые были совершены на Балканах, оцениваются в сумму примерно равную той помощи, которую МВФ оказало только в Южной Корее для преодоления последствий азиатского кризиса. Вполне возможно, что понижение курса евро относительно доллара в ходе югославской войны будет временным явлением. Однако повторимся, пока делать выводы о том, насколько глубоко повлияла югославская война на состояние единой валюты ЕС рано. Главный же вывод из событий весны 1999 г. должен состоять вероятно в том, что евро как единая мощная валюта возникла и появление этого феномена привело к возникновению внутри Запада как единого цивилизационного целого четко выраженных двух социально-экономических полюсов. Вероятно, мы можем достаточно уверенно утверждать, что дальнейшее становление ЕС, углубление европейской интеграции, успех европейской интеграции будет сопровождаться углублением и противоречий между США и ЕС.


Особое значение расширения Европы на Восток

Впрочем, сразу оговоримся, что у тенденции к углублению противоречий между ЕС и США имеется несколько нейтрализующих моментов. Дело в том, что ЕС не может не расширяться, то есть, не может не омертвлять значительные ресурсы на подъем уровня развития новых стран-участниц ЕС, стран-членов ЕС. И резерв для расширения за счет богатых стран в Европе уже исчерпан, не является членом ЕС из числа богатых государств только Швейцария, которая a priori не входит ни в какие международные организации, не состоит даже членом ООН, и не является членом ЕС небольшая 4-х миллионная Норвегия. Все новые члены ЕС будут бедными относительно западноевропейских государств, будут нуждаться в значительных инвестициях нового союзного центра для выравнивания уровня развития своей экономики с высокоразвитыми государствами ЕС.

Остановить расширение ЕС на Восток практически невозможно. Во-первых, по той причине, что восточноевропейские государства достаточно целеустремленно стараются войти в состав ЕС и уже не первый год стучатся в эти двери, ломают эти стены и уже достигли значительного успеха на пути интеграции со странами ЕС. Во-вторых, не принять Восточную Европу в состав ЕС чревато возобновлением интеграционного процесса между Восточной Европой и Россией, что не может отвечать интересам ЕС. Ибо сегодняшнее, практически монопольное положение ЕС на большей части Евразии, как наиболее притягательного центра технологий, инвестиций, даже политического влияния дает большие преимущества ЕС.

Наконец, невозможно остановить переориентацию экономик восточноевропейских государств на ЕС, на европейскую экономику из-за обычной географической близости и технологической зависимости восточноевропейских стран от стран ЕС. Чем мощнее становится ЕС, тем больше объективно вольно или невольно интеграционная волна даже на уровне мелкого и среднего бизнеса перехлестывает через границы ЕС, прежде всего в те восточноевропейские государства, которые расположены в непосредственной близости от ЕС. Недаром именно западные районы Чехии и особенно Польши, Хорватия, Словения испытывают экономический бум в отличие от тех стран, которые раположены несколько далее от границ ЕС.

В качестве некоего фонового момента, который играет заметное влияние на неизбежность интеграции восточноевропейских государств на западном направлении, надо учесть культурную близость между восточноевропейскими народами и большинство западноевропейских наций. В Восточной Европе большинство наций являются католическими уже в силу этого культурный барьер между этими нациями и западноевропейскими нациями, прежде всего теми западноевропейскими нациями, которые расположены в западной части ЕС в силу католичества восточноевропейцев культурный барьер между Западной и Восточной Европой относительно невелик.

В восточноевропейских государствах идеология правящих ныне режимов носит ярко выраженный антикоммунистический характер, в значительной мере националистический зачастую в европейском понимании понятия нации как nation и потому идеологических расхождений между восточноевропейскими обществами и объединенной Европой не так много, как, например, между объединенной Европой и исламскими обществами Северной Африки или даже Турцией. Подавить национал-фундаментализм восточноевропейских государств оказалось относительно несложно. Наконец восточноевропейские государства подобно западноевропейским странам нуждаются в получении сырья, прежде всего от России и расположены на путях транзита сырья из России в Западную Европу.

То есть обойти восточноевропейцев в случае массированной эксплуатации российских источников сырья невозможно. ЕС так или иначе придется делиться с восточноевропейцами доходами от эксплуатации российских месторождений нефти, газа, металлов. Именно словами придется в любом случае в той или иной степени способствовать росту экономики восточноевропейских государств на новых основаниях. В основе этих новых оснований лежит парадигма: чем сильнее становится ЕС, тем слабее становится перерабатывающая промышленность России, тем больше сырья должно поступать в ЕС.

То есть восточноевропейские страны как транзитные привязаны так или иначе к общей геополитической тенденции усиления ЕС, являются просто тенью европейской интеграции. Выходит, что препятствий для интеграции восточноевропейских государств в состав ЕС собственно не много. А вот в случае отказа присоединения к ЕС Восточной Европы у западноевропейских стран есть шанс получить возрождение мощного интеграционного процесса на Востоке Европы. То есть ЕС придется еще длительное время идти на финансирование дорогостоящих программ по подготовке восточноевропейских государств к интеграции в состав ЕС, то есть ЕС еще длительное время придется расширяться на Восток. Тем самым ЕС обречен еще на заметное время играть относительно слабую роль на планете в политическом отношении и вот этот момент, концентрации Европы прежде всего на своих европейских проблемах является принципиальным для оценки степени напряженности в отношениях ЕС и США или лучше говорить всей объединенной Северной Америкой, ибо накал противоречий между Северной Америкой и объединенной Европой возможно не будет слишком велик. Американо-европейская напряженность, возможно, ограничится всего лишь экономическими войнами. А экономические войны между Европой им Америкой вещь очень тривиальная, в послевоенное время этих войн было много.

Конечно, есть еще проблема глобальных технологий, глобального стандарта. Рост экономического могущества ЕС в условиях новой волны научно-технического прогресса влечет за собой появление столь мощных европейских корпораций, которые выходят на уровень глобальных технологий и ставят в порядок дня проблему создания неких глобальных технологических систем, ориентированных прежде всего на тот стандарт, который создается этими европейскими, по региону базирования, корпорациями. На это уровне будут неизбежно обостряться отношения с европейскими корпорациями и, скажем так, американскими. Однако проблема войны за глобальный стандарт в данном контексте может быть все-таки рассмотрено как элемент экономической войны.

Кроме того, возможно, глобальные корпорации, мощные корпорации, которые в состоянии создать в своей производственной нише глобальную технологическую нишу, следует рассматривать как явление, порожденное североамериканской интеграции. Однако эти корпорации одновременно - явление достаточно автономное. И совсем не исключено, что противоречия между глобальными корпорациями или как их сейчас принято называть транснациональными корпорациями и ЕС, или же между ТНК и США могут иметь большие тенденции для конфликтного развития, нежели отношения между США и ЕС как некими геополитическим единицами.

Подчеркнем еще раз, появление евро является переломным моментом в процессе европейской интеграции, практическим именно с начала реального перехода европейских стран на единую валюту завершилась Маастрихтская интеграция Европы и началась некая новая фаза существования объединенной Европы, новая фаза европейской интеграции.

Реальное появление единой валюты и нарастающая тенденция к расширению ЕС является главными причинами, по которым страны участницы ЕС приняли решение в 1997 г. об очень глубоком реформировании всех структур ЕС. В 1997 г. в г. Амстердаме был подписан новый договор о европейской интеграции, который принято называть Амстердамским договор.


Заключение. Амстердамский договор: от союза к федерации и новым расширениям

Амстердамский договор – это своего рода революция внутри ЕС. Согласно Амстердамскому договору, во-первых, в ЕС вводится право обязательного лишь для всех стран-участниц исполнения решений союзных органов, прежде всего Совета ЕС и европейской комиссии. Компетенция Совета ЕС ограничена, прежде всего, вопросами финансовыми и вопросами общей стратегии, однако это принципиальное положение, ибо согласно Маастрихтскому договору, в принципе все решения центральных органов управления Европейским Союзом были не более чем принятые коллегиальные решения в рамках Маастрихтских и прочих соглашений. В конечном счете, суверенитет стран-участниц ЕС, согласно Маастрихтскому договору сохранялся и был однозначен. Согласно Амстердамскому договору, в рамках делегированных центру полномочий, суверенитет стран-участниц ЕС уже не является полным. Появился мощный союзный центр с мощными полномочиями и страны-участницы ЕС, таким образом, стали странами-участницами не некоего рыхлого межгосударственного объединения, а скорее уже странами-участницами вероятно образования, которое можно назвать рыхлой федерацией.

После вступления Амстердамского договора в силу исполнительные органы ЕС, прежде всего в лике Европейской комиссии, приобретает реальные, внятные, мощные полномочия относительно национальных государств, относительно стран-участниц ЕС, Европейская комиссия, своего рода правительство ЕС, становится очень мощным исполнительным органом ЕС. Из подчинения стран-участниц ЕС выводятся прежде всего финансовые вопросы, в том числе оперативное регулирование финансовых процессов. Из компетенции национальных правительств выводится широкий спектр военно-политических проблем, а также значительная часть вопросов, связанных с макроэкономическими процессами функционирования ТЭКа, энергетической системы. То есть неких элементов экономики, которые являются общими для всего ЕС и функционирует в виде относительно единых интегрированных элементов социально-экономической структуры всего ЕС.

Контроль над деятельностью крупных европейских корпораций, которые возникли в течении постмаастрихтского периода, также фактически перекочевал из рук национальных правительств в руки, в сферу полномочий Европейской комиссии.

Во-вторых, согласно Амстердамскому договору вводится новый принцип принятия решений на Европейском совете. Ранее, согласно Маастрихтскому договору, решения принимались фактически консенсусом и по принципу «одна страна – один голос». При этом у любой страны-участницы ЕС оставалось право выполнять решения Европейского Совета по своему усмотрению, даже не подчиняться решениям ЕС и не исполнять их. Согласно же Амстердамскому договору, вводится иной принцип принятия решений на Европейском совете. Вводится принцип голосования большинством голосов. Учитывая тот факт, что в ЕС имеется достаточно большое количество малых государств, пришлось отказаться от принципа «одна страна – один голос», дабы мнение малых стран не оказывались в рамках Европейского совета более значимым, нежели мнения таких гигантов, как Великобритания, Германия или же Франция.

С другой стороны ЕС не мог согласиться также на принцип, когда бы у каждой страны-участницы количество голосов при голосовании соответствовало доли населения в ЕС, ибо в таком случае политическое доминирование в ЕС могло бы уйти, прежде всего, в страны Южной Европы. С другой стороны некоторые малонаселенные государства ЕС, такие как Люксембург, не имели бы возможности эффективно отстаивать свои интересы в ЕС. Да и в целом большинство малых государств в случае введения пропорционального населению принципа голосования в ЕС оказывались в стороне от принятия политических решений. Потому в Европейском совете согласно Амстердамскому договору принят смешанный принцип, компромиссный принцип голосования. За каждой страной закрепляется то количество голосов, которое соответствует доли населения ЕС. Однако для некоторых малых стран введены льготы и потому количество голосов, что закрепляется за малыми странами, превосходит долю в населении ЕС, которую составляют эти страны, которую имеют эти страны. В конечном счете, в ЕС удалось сохранить принцип примерно равновеликого балансирования между французским и германским полюсами влияния.

В-третьих, в Европейском совете, в Европейской комиссии, в ЕС лучше сказать, вводится должность председателя ЕС, своего рода президента, с достаточно обширными полномочиями. Таким образом, в ЕС, согласно Амстердамскому договору, появляется ясно выраженный союзный орган власти со значительными полномочиями. В подчинение союзного органа власти уходят те отрасли экономики и социально-экономической структуры стран ЕС, которые мы бы по советской традиции назвали органами союзного подчинения. То есть те элементы экономической системы, которые являются общими и несущими для экономики всего ЕС. Наконец, в лице Европейской комиссии и аппарата председателей ЕС начинается формирование действенных наполненных значительными полномочиями исполнительных органов ЕС.

Помимо этих трех базовых, новых элементов европейской интеграции, которые содержатся в Амстердамском договоре, в этом же Амстердамском договоре имеется огромное количество различного рода уточнений, взаимоувязки различных юридических актов, согласований, которые необходимы для формирования в ЕС действительно единой и в технологическом, и в управленческом плане финансовой системы, транспортной системы, энергетической системы, даже этической. То есть в Амстердамском договоре весьма внятно прописаны даже многие мелкие проблемы унификации законодательства, различного рода подзаконных норм стран ЕС.

После ратификации Амстердамского договора ЕС будет представлять собой хорошо управляемое единое центром целое, причем тот юридический и политический аспект, который образуется после ратификации Амстердамского договора в ЕС позволит относительно безболезненно для политической системы, или социально-экономической системы интегрировать в состав ЕС все новых членов. Формирование союзного центра создает возможности эффективного управления разросшимся Европейским Союзом. Даже в том случае, если в ЕС будет насчитываться не 15, как ныне, а 22, 25, 30 членов. И просто, естественно, что по мере расширения ЕС функции и полномочия союзного центра будут нарастать.

С другой стороны возникновение единого наполненного большими полномочиями союзного центра, свидетельствует о том, что процесс европейской интеграции развивался и развивается успешно и единые элементы социально-экономической структуры ЕС, возникшей в ходе европейской интеграции после Маастрихтского соглашения, уже настолько развиты, что могут выступить новой для существования эффективного, мощного союзного центра. Более того, учитывая, что европейские интеграционные программы еще только-только вступают в силу, можно также смело утверждать, что по мере дальнейшего процесса европейской интеграции только за счет развития и формирования единых элементов социально-экономической структуры ЕС, роль и значение союзного центра в ЕС будет возрастать.

Для успешного развития европейской интеграции важно то, что в 1997 г. в ходе подписания Амстердамского договора, Европа сумела согласиться на возникновение сильного союзного центра, а не на формирование нескольких оформленных блоков внутри ЕС, в виде французской зоны влияния, немецкой, или же польской. Теоретически могла быть реализована и такая модель. Однако ЕС в 1997 г. в ходе подписания Амстердамского договора продемонстрировал политическую волю к формированию в рамках ЕС единого центра. Таким образом, потенциально опасная, дезинтеграционная тенденция в ЕС, связанная с его расширением и формированием мощных региональных лидеров в ЕС, будет гаситься при опоре, прежде всего на сильный союзный центр.

ЕС вероятнее всего будет трансформироваться в мощное, высокоорганизованное в экономическом и политическом отношении государственное образование. Естественно, согласно Амстердамскому договору дополнительные полномочия приобретают выборные органы ЕС и, прежде всего Европейский парламент, наполнятся все более мощным и значительным содержанием понятия европейского гражданства в противовес национальному гражданству стран-участниц ЕС.